Седьмая жертва

Джекобсон Алан

Глядя на Джонатана, Карен корила себя за то, что не смогла уберечь сына от кошмара развода, и страшно жалела, что приходится оставлять мальчика с раздражительным и язвительным отцом.

– Славный мой, – сказала она, – ты же понимаешь, что он говорит неправду? Ты очень талантливый, яркий и красивый. Я горжусь тем, что у меня такой сын.

Джонатан поднял голову и взглянул в ласковые карие глаза матери. Вдруг лицо его сморщилось, покраснело, и он заплакал. Карен придвинулась еще ближе, обняла сына и спрятала его голову у себя на груди, давая выплакаться

вволю. Перед ее мысленным взором промелькнули давние воспоминания… вот ее шестилетний сын упал с велосипеда… друзья смеются над ним, а Джонатан плачет, и не столько от боли, сколько от неожиданности и растерянности. И сейчас она гладила его по голове точно так же, как и тогда, пока он не успокоился.

Девушка за стойкой полила десерт шоколадом и кивнула им. Карен перевела взгляд на Джонатана, который поспешно отодвинулся, шмыгая носом и вытирая слезы. Она взяла со стола салфетку и протянула ее сыну.

– Он напивается почти каждый вечер. Он толкает меня, хватает за воротник и кричит мне в лицо. – Джонатан помолчал. – Я не хочу возвращаться туда, мама. Я не буду жалеть, даже если больше никогда не увижу его.

Карен прекрасно понимала его чувства, но ей было мучительно больно осознавать, что ее сын не желает видеться с отцом.

– У нас совместная опека и равные права на тебя. И ни ты, ни даже я ничего не можем с этим поделать.

– Ты должна что-нибудь сделать, мама! Я ни за что не вернусь к нему.

– Я позвоню своему адвокату. Тебе придется поговорить с ним, быть может, еще с кем-нибудь из органов опеки. Потому что меня судья и слушать не станет. Он должен услышать это от тебя.

– Нет проблем. С удовольствием.

– А пока что тебе придется остаться с отцом. Если он снова начнет говорить тебе гадости, просто не слушай и не обращай на него внимания. Напевай про себя какую-нибудь мелодию или думай обо мне. Например, как я рассказываю, какой ты у меня замечательный. Я знаю, что это нелегко. Мне самой пришлось пройти через это.

– Да, только вот в один прекрасный день ты решила, что уходишь, и на том все закончилось.

– Все было далеко не так просто, Джонатан.

– Какая теперь разница? Ты ушла, а я должен оставаться.

Слова сына больно ранили Карен. Все действительнобыло далеко непросто… Но Джонатан прав: она сбежала, а он остался. Некоторое время они сидели молча, пока Карен пыталась справиться с грузом воспоминаний, которые обрушились на нее, как ураган. По щеке ее скользнула слеза.

Джонатан сидел сгорбившись, не сводя глаз с окна, и молчал. Карен промокнула уголки глаз салфеткой, поднялась, взяла со стойки шоколадный коктейль и поставила перед сыном. Он не пошевелился. Она проследила за его взглядом и заметила капельку воды, которая скользила по запотевшему окну, оставляя за собой извилистую полоску чистого стекла. Интересно, подумала она, может быть, Джонатан сейчас сравнивает себя с этой капелькой, двигающейся в густом тумане? И вдруг перед нею встали стены спальни Мелани Хоффман, разрисованные кровавыми узорами.

Карен

тряхнула головой и заставила себя вернуться мыслями к Джонатану. Но, как частенько бывало, работа снова грубо вмешалась в ее жизнь.

– Ну, пей свой коктейль, – сказала она и достала из кармана куртки телефон. – А я пока позвоню адвокату и договорюсь, как вытащить тебя оттуда как можно быстрее. – И она принялась нетерпеливо тыкать в кнопки. – Чего бы мне это ни стоило, Джонатан, обещаю, что заберу тебя от отца.

…восьмая

Высадив Джонатана у дома Дикона, Карен еще раз позвонила своему семейному адвокату и провела весь вечер, нервно планируя стратегию наступления, стараясь упорядочить свои мысли и излагая на бумаге аргументы, которые помогут поверенному выстроить убедительные доводы, призванные пересмотреть соглашение о совместной опеке.

Но, когда за окнами забрезжил рассвет нового дня, ей пришлось задвинуть все мысли о Джонатане в самый дальний уголок сознания и вновь вернуться к работе. Ее ждал Робби. Она обещала подхватить его по дороге, после чего они должны были отправиться к родителям Мелани Хоффман. Хоффманы жили в старом дощатом доме в самой глубине паркового массива Бетезды. Похоже, он был построен уже лет восемьдесят или девяносто назад, но до сих пор содержался исправно и даже мог похвастать впечатляющей коллекцией цветочных клумб.

Они с Робби стояли на крыльце и ждали, пока кто-нибудь из Хоффманов ответит на стук. Детектив уже сообщил им о смерти дочери, так что, по крайней мере, не придется говорить родителям о том, что их девочка не просто ушла в мир иной, а еще и умерла ужасной смертью, какую не пожелаешь и злейшему врагу.

Из-за закрытой двери до них донеслись шаркающие шаги. Пол деревянный, решила Карен, судя по скрипу половиц. Шаги тяжелые, значит, открывать идет сам мистер Хоффман.

– Похоже, нам предстоит встреча с хозяином дома, – пробормотал Робби, обращаясь к ней.

Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Лишние фунтов тридцать жира на талии, голубые глаза, в которых поселилось отсутствующее выражение, и редеющие каштановые волосы, отступающие к затылку. Правильные и аккуратные черты лица. Отец Мелани, никакого сомнения.

– Роберто Эрнандес, полицейское управление Вены. Мы разговаривали с вами по телефону. – Робби подождал, пока в глазах хозяина дома мелькнет тень воспоминания, и продолжил: – Это мой напарник, Карен Вейл, ФБР.

Мужчина кивнул.

– Говард Хоффман. Моя жена ждет в гостиной.

Он придержал дверь, и они перешагнули порог скромного жилища. Деревянный дощатый пол, как и предполагала Карен. Но вот чего она никак не ожидала увидеть, так это рисунков, под которыми практически не видно было стен. Картины очень походили на те, что висели в доме Мелани.

– Мелани была очень талантлива, – заметила она, когда они двинулись вслед за Хоффманом в гостиную.

– Моя жена, – проговорил он, сопроводив слова вялым жестом. – Синтия.