Седьмое небо (Большая игра)

Ну вот опять!

Кто-то что-то, как всегда, прошляпил, а она должна спасать положение, пропади оно все пропадом! Разве она виновата, что гениальный корреспондент с многозначительным именем Гриша Распутин опять запил, или закурил, или что там у них принято, у наркоманов?.. Она в сердцах лупила по клавиатуре, и истязаемый старенький компьютер стонал почти человеческим голосом. Он был ни при чем, но Лидия его в этот момент ненавидела.

— Лидия, ты чего? — спросил, протискиваясь мимо, Саша Воронин, корреспондент отдела культуры. —

— Работаю, — процедила Лидия не оглядываясь. Сашка был большой и сильный и не мог пролезть в узкое пространство между ее креслом и стеной, но от злости она даже на сантиметр не подвинулась, хотя чувствовала, как он пыхтит, пытаясь ее сдвинуть. — И не мешай мне, Христа ради! Надо тебе в коридор, выйди, как все люди, а меня не дергай!

Сашка в конце концов протиснулся и сказал осуждающе:

— Я тебя и не дергаю. Больно надо…

— Ее, видишь, Игорь запряг на ночь глядя, — сказала из угла спокойная и добродушная редакторша Нина. — Гришка опять в отключке, материал не сдал, который в номер давно заявлен…

— Гришка через день в отключке. — Саша остановился на пороге и закурил. В комнате курить было нельзя, за это шибко гоняли пожарные, зато в коридоре можно, и все курили, стоя одной ногой в комнате, а второй в коридоре — так, чтобы и телефон слышать, и пожарных не злить. — У Игоря запасного варианта нету, что ли?

— Лидия у него запасной вариант. — Нина закурила прямо в своем углу. Она проработала в этом здании лет пятнадцать и никого не боялась. — Может, тебе сделать кофе, Лидия?

— Отстаньте от меня немедленно и навсегда, — пробормотала та, лихорадочно читая только что написанное. — Ты не знаешь, Нинуль, у нас в принтере бумага есть еще?

— У нас в принтере бумага с утра кончилась, — ответила Нина с удовольствием.

Она любила, когда что-нибудь кончалось. Добыть в хозотделе бумагу, картриджи, кассеты и всякую прочу” необходимую мелочь не мог никто, кроме нее. Почему-то заведующая этим самым хозотделом свою работу понимала как непримиримую борьбу с журналистами, которые изводили кипы бумаги, тысячи картриджей и тонны ручек. Все это она прятала, зажимала, не давала, лично убеждалась в том, что все ручки действительно рассосались в редакционном пространстве, а принтер не печатает, и тогда скрепя сердце выдавала требуемое. Только Нине она почему-то доверяла как себе самой, поэтому на поклон к Нине то и дело ломился редакционный люд, жалобно стенающий и посыпающий пеплом свои гениальные журналистские головы.

— Нинуль, — привычно заныла Лидия, не отрываясь, однако, от текста, — сходи к своей мадам Плюшкиной, а? Если я сейчас в другой отдел понесусь распечатывать, я точно ничего не успею. Игорь еще смотреть должен и править, а он на выпуске, мне его ловить надо…

— Ладно уж, — согласилась Нина, — докурю только и схожу.

Собственный текст Лидии не нравился, выходило как-то коряво и неубедительно, несмотря на то, что материала было много. Работать в такой чудовищной спешке она никогда не любила, хотя знала, что в этом есть определенная журналистская удаль — сел и за пять минут наваял нечто вполне читаемое и приличное.

— Черт бы их всех побрал, — пробормотала она сквозь зубы, имея в виду и некстати впавшего в нирвану Гришу Распутина, и зама главного редактора Игоря Леонтьева, которому пришла фантазия заткнуть Гришкину дырку ее, Лидиной, статьей, а уже конец дня, и очень хочется домой, и понятно, что туда она теперь попадет не скоро — пока напишет, пока Игорь прочтет, пока она все поправит, а потом сдаст на выпуск…

Злясь на весь свет, она зажала ладонями уши, пытаясь осознать, что именно не так в ее тексте и как это можно быстро исправить, но озарение не приходило.

— Я пошла к Галине, — прямо в ее ладонь, прижатую к уху, прокричала Нина. Галиной звали ту самую хозяйственную даму. — Ты все-таки телефон слушай.

— Да пусть он сгорит, этот телефон! — проворчала Лидия, отнимая от ушей руки и вновь принимаясь яростно печатать.

Сашка у двери покачал головой.

— Ты что? — спросили из коридора.

— Да вот смотрю, как люди работают, — ответил Сашка с сарказмом. — Как звери!

В дверь заглянули. Лидия даже не обернулась посмотреть, кто именно.

— Надо же, — сказали от двери с уважением, — и впрямь как звери.

Лидия встала и, печатая шаг, как солдат у Мавзолея, подошла к двери и захлопнула ее перед самым Сашкиным носом.

— Надоели, — пробормотала она, возвращаясь за стол. Когда минут через пятнадцать пришла Нина и гордо плюхнула на стол две пачки финской бумаги и затейливую коробочку с новым картриджем, Лидия продолжала все так же ожесточенно печатать. Сашка давно ушел.

— Сама поставишь? — спросила Нина у Лидиной спины. — Все равно никого из компьютерщиков нет давно. Один какой-то остался, самый захудалый, пасьянс раскладывает, я сейчас мимо двери в их отдел проходила, видела…

— Поставлю, — сказала Лидия, задумчиво глядя в экран. — Спасибо, Нинуль. Я завтра тебя по-человечески поблагодарю, а сейчас никак не могу, прости.

Нина одевалась за шкафом, гремела вешалкой и ботинками.

— Ладно. — Она выбралась из-за шкафа, обошла стол и поцеловала Лидию в щеку. — Пока. До завтра.

— До завтра, Нинуль, — скороговоркой произнесла Лидия, которой в голову пришла очередная гениальная мысль. — Мы бы все без тебя просто пропали.

— Ну естественно, — согласилась Нина и вышла, заботливо притворив за собой желтую учрежденческую дверь. Моментально стало не то чтобы тихо, а как-то глухо. Редакционная жизнь отдалилась, как шум горной речки, скрывшейся за поворотом дороги.

Хорошо бы хоть полчаса никто не приставал, не торопил, не лез с вопросами про Гришку, Игоря и неожиданный аврал. Всего только полчаса, и она закончит… Полчаса. Полчасика…

Зазвонил телефон.

Лидия подпрыгнула в кресле, потеряв сразу и мысль, и место в тексте, которое только что сосредоточенно правила, и оглянулась на телефон. Он разливался бодрым утренним звоном, и ему было совершенно наплевать на то, что он сбил Лидию с мысли.

— Пошел вон! — закричала она, отыскивая потерянную строчку, но он не унимался. — Я все равно не подойду, — громко сказала Лидия, упрямо глядя в компьютер. — Можешь не орать.