Седьмое небо
Шрифт:
— Садись! — Леван открыл дверцу.
Васо сел.
— Чего ты с ним торговался? — спросил Леван.
— В деревню собираюсь завтра. День рождения ребенка, вина надо привезти.
— А он что, не хочет?
— Конечно, хочет, но так дорого, что…
— Машину умеешь водить?
— А как же, в армии служил в авточасти.
— Очень хорошо. Я должен остаться здесь у товарища, а ты возьми мою машину и езжай в деревню.
— Что вы, начальник! — вырвалось у Васо.
— Говорю, бери. Не люблю, когда мужчина ломается.
Леван
— Когда поедешь?
— Раз так, вечером сегодня.
— Тогда я сейчас выдам тебе доверенность. Поднимись в милицию. Дежурит мой друг, подашь ему, он заверит.
На другой день Васо вернул Левану вымытую, сверкающую «Волгу». Поблагодарил, но все не уходил, мялся, что-то хотел сказать и не решался.
— Ну, чего ты хочешь, выкладывай смелее, — подбодрил его Леван.
— А вы не обидитесь? Мне хотелось, чтобы и вы пришли на день рождения моего мальчика.
— Почему же нет, обязательно приду! — смеясь, ответил Леван.
Хидашели приехал с опозданием. Братья уже потеряли надежду и сели за стол.
Столом руководил старший Хараидзе — он был избран тамадой. Увидев Левана, все встали.
— Садитесь, садитесь, если вы так будете беспокоиться, я немедленно уеду! — сказал он.
Сели.
Радости Васо не было предела. Его полненькая, краснощекая Анета тоже смотрела на Левана влюбленными глазами. Муж все уши ей прожужжал, хваля своего нового начальника.
Вначале Васо обижался, что Хидашели вмешивается в его дела. «Не доверяет, наверное». Думал об этом без конца, и было обидно до слез. «При Рамишвили мы отставали, может быть, он думает, что в этом виновен я?!» Молча мучился, но своими сомнениями не делился даже с братом.
На третий день после выхода на работу к Левану пришли из руставской газеты. Леван заставил корреспондента упомянуть в статье обо всех без исключения сталеварах. Особенно хвалил братьев-мастеров. А о себе сказал: отложим похвалы в мой адрес до следующего раза. У Васо рассеялись все сомнения. Он облегченно вздохнул и с еще большим усердием взялся за дело.
«Когда человек тебе доверяет, надо в лепешку расшибиться, не подвести его», — думал Васо.
Леван подарил маленькому имениннику настоящий футбольный мяч. Арчил наполнил стакан и протянул его Левану. Вначале он хотел, чтобы Леван выпил штрафной, но быстро передумал — а вдруг обидится! — и не решился.
— Этот бокал давайте выпьем за опоздавшего! — провозгласил Арчил.
Мастер уже успел подвыпить и набрался смелости.
Все встали, встал и Леван.
— Я приношу извинения за свое скромное красноречие, но все же разрешите сказать два слова, — начал Арчил. — За твое здоровье, да здравствует твой приход на наш завод. Кто подведет тебя, пусть отсохнут руки! — Он опорожнил стакан.
За начальника смены выпили единодушно. Леван поднял стакан и ответил Арчилу:
— Благодарю, что вы выпили за мое здоровье. Об одном только я хочу вам сказать. Завод любит честного человека. Как в окопах солдат не может изменить солдату, так и сталевар не должен подводить сталевара. Давайте выпьем за то, чтобы мы никогда не изменили друг другу.
— За твое здоровье! — крикнули за столом.
Леван выпил и перевернул пустой стакан.
— Счастливо! — крикнул Арчил.
— А теперь покажите мне юбиляра! — крикнул Леван.
Васо вскочил и привел мальчика.
Леван подбросил ребенка.
— Сколько исполнилось?
— Шесть, — сказал Васо.
— Как тебя зовут, маленький?
Мальчик впервые видел Левана и застеснялся.
— Каха! Скажи, сынок, свое имя.
Леван опустил ребенка и наполнил стакан.
— Если тамада разрешит, этот бокал я выпью за Каху. Да здравствует Каха, пусть растет большой и радует сердца родных. Пусть будет умным и добрым, пусть будет полезен своим родным!
Кто-то затянул застольную. Но никто не подпевал вторым голосом, только кое-где раздались робкие басы. Запевала упорствовал и знаками просил всех поддержать его. Леван закусил и, когда потерявший поддержку запевала собирался замолкнуть, начал вторить. Басы тоже осмелели, и песня полилась. Из кухни выскочили женщины и встали в ряд у стены. Радость и счастье наполняли Васо.
Арчил молчал, но и его глаза сверкали. Мастер был не в ладах с пением, поэтому и не пытался подпевать. Только временами восторженно выкрикивал:
— Ну, живите, веселитесь, ребята!
Гогия Немсадзе своим ревом мешал петь остальным, и поэтому главный в хоре замахал на него руками. Но Гогия продолжал свое. Тогда Леван взял с тарелки куриную ножку и заткнул ею рот Гогии.
Леван заметил, что сталевар третьей печи Лексо Арчемашвили молчалив и уныл. В глазах его была печаль. Леван не знал, всегда ли Лексо такой тихий и замкнутый или что-нибудь беспокоит его.
— Что скучаешь, Лексо? — весело крикнул ему Леван.
Вдруг неожиданно наступила тишина. Леван оглядел людей. У всех стали грустные лица.
— Сегодня он не в духе, вряд ли пришел бы сюда, но он крестный моего сына и поэтому не мог не прийти, — с какой-то особой нежностью сказал Васо Хараидзе.
— А что случилось?
— Жена у него тяжело больна, — снова сказал Васо,
— Что-нибудь серьезное?
— Не знаю, подозревают опухоль. Врачи до сих пор не могут поставить диагноз, — нехотя проговорил Лексо.
— Дети есть?
— Мальчик и девочка.
— А опытные врачи смотрели ее?
— В Рустави осматривали, все советовали везти в Тбилиси в больницу.
— Давно болеет?
— Вот уже полгода жалуется.
— Ты знаешь мой телефон?
— Откуда мне знать?
Леван на бумажной салфетке написал номер своего телефона и передал Лексо.
— Завтра мы выходим в вечер. Позвони мне утром, я ее устрою в больницу, где работает моя мать.
Лексо положил в карман клочок бумаги, потом с трудом улыбнулся и сказал: