Седьмой грешник
Шрифт:
— Оно означает еще и «псих», — раздраженно вставила Энн. — Господи, вы все говорите о нем так, словно он растворился в облаке дыма на глазах у многочисленных свидетелей. Ну зачем делать из мухи слона?
— Верно. Давайте не будем говорить об этом противном Альберте, — сказал присоединившийся к ним Майл. — Привет, Хосе. Видел акварели в новой галерее на Виа Маргутта?
Хосе видел. Разговор стал слишком специальным для Джин. После усиленных занятий ей не хотелось говорить на профессиональные темы. Обернувшись, она встретилась глазами с Энди. У нее возникло ощущение, что он уже некоторое время наблюдал за ней, и она почувствовала, как заливается краской, глупо, совсем
— Ты не скучаешь? — мягко спросил он.
Слова были самые обычные, но тон, которыми они были сказаны, и взгляд, которым сопровождались, наделяли их особым смыслом.
— Хорошая вечеринка, Энди. Здесь никто не скучает.
— В том числе и наша Жаклин, — усмехнулся Энди. — Присмотрись к ее методам. Советую!
Джин повернула голову и увидела, что Жаклин и старший Сковил направляются к дверям, выходящим на балкон. Сейчас чопорная подруга-библиотекарша с трудом узнала бы Жаклин, — в нефритово-зеленом модном брючном костюме она стала еще стройней, а глаза потемнели и стали изумрудными. Волосы были уложены вокруг головы, как бронзовый венок. Когда она улыбнулась своему высокому спутнику, который, склонив голову, внимательно слушал ее, Джин вдруг с насмешливым изумлением поняла, что на Жаклин нет очков! И только один предмет нарушал утонченную элегантность ее туалета — сумка. Джин поймала себя на том, что написала бы это слово большими буквами.
Парочка исчезла в темноте балкона, и Энди громко рассмеялся.
— Она увела его прямо из-под носа у Дейны, — восхитился он. — У нашей Дейны слабеет хватка.
Джин начала было отвечать, но слова застряли у нее в горле: она увидела, что лицо Энди изменилось и он смотрит мимо нее на дверь. Джин быстро обернулась, ожидая увидеть что-то потустороннее. И увидела того, чей вид при всей его неприглядности никак не производил столь устрашающего впечатления, чтобы объяснить, чего испугался Энди. Это был всего лишь Альберт, объявившийся вновь после временного отсутствия.
Появление Альберта никогда не вызывало у присутствующих взрыва восторженных восклицаний, но сейчас, когда гости замерли на полуслове, молчание, постепенно воцарившееся в комнате, носило какой-то особый характер. Всмотревшись, Джин начала понимать, почему все смолкли и почему лицо Энди выражает такую тревогу.
Хотя Альберт был уродлив, обычно он очень старался выглядеть аккуратно: его дешевая одежда была пусть неумело, но заботливо зачинена, он всегда был тщательно выбрит. Сейчас же он предстал перед всеми с беспорядочной черной щетиной на подбородке, а рубашка и брюки имели такой вид, будто он в них спал, да еще не раз. Он стоял, щурясь от яркого света, широкие плечи ссутулились, руки болтались, в его позе и в косящих глазах было что-то угрожающее.
Если его появление насторожило всех, то когда он заговорил, все испугались еще больше. Хотя Джин плохо знала французский, слово, которое он, подобно гранате, швырнул всем в лицо, она поняла.
— Voleur! [19]
По уставившейся на него толпе гостей пробежало легкое движение. Джин успела подумать, что некоторые обитатели Трастевере вполне могли принять это обвинение на свой счет. Если вспомнить о репутации района...
Между тем голос Альберта перешел на визг, он распалялся все больше:
19
Вор! (фр.)
— На disparu. On l'a vole! Mon tresor, ma seule chose precieuse! Aujourd'hui... [20] Сегодня, когда я пошел завтракать... украли...
И тут, к ужасу Джин, Альберт заплакал. Он продолжал еще что-то говорить, но слова терялись в громких всхлипываниях; слезы стекали по лицу, грязноватые лужицы собирались в складках его толстых смуглых щек. Гости отреагировали так, как это бывает при откровенном взрыве эмоций на людях — они повернулись к Альберту спиной, разговор возобновился, только теперь он стал громче, чем прежде.
20
Исчез. Украли! Мое сокровище, самое мое дорогое! Сегодня... (фр.)
Энди кинулся к дверям. Он подошел к своему рыдающему незваному гостю и хлопнул его по спине. Удар был сильный, и вызвала его скорее злость, чем дружеское сочувствие, но плакать Альберт перестал. Он повернулся к Энди, тот стал что-то говорить, тихо, но настойчиво, и вскоре Альберт начал кивать, вытирая лицо рукавом. Энди потащил его к столику, где были разложены закуски. Джин вздохнула с облегчением. Она поняла, что теперь Энди — хозяин положения. Альберта всегда можно было отвлечь, предложив ему поесть. Тихонько отступив, Джин заметила, что к столику направляется Энн. Ее лицо выражало сдерживаемое отвращение, но она явно готовилась взять на себя часть грязной работы.
Джин, не испытывая угрызений совести, отошла в сторону. Альберт и всегда-то был неприятен, а уж общаться с ним в его теперешнем состоянии у нее не было ни малейшего желания. Она присоединилась к группе итальянских студентов, они взяли у Энди гитару, и кто-то наигрывал на ней, а остальные подпевали. Сквозь мелодичные аккорды до нее все еще доносился гортанный голос Альберта. Обрывки слов звучали незнакомо, видно, он опять перешел на родной язык. Энди как-то сказал, что почти забыл французский, которому выучился в детстве, но невнимание слушателей никогда не мешало Альберту говорить.
На какое-то время Джин забыла о нежданном госте. Но потом ее внимание привлек новый всплеск волнения вокруг стола с закусками. Энди там уже не было, но возле Альберта стояли Хосе и Тед. От них быстро отошла Энн и направилась к Джин. Ее лицо пылало, она была расстроена.
— Что случилось? — спросила Джин.
— Да ничего, Альберт есть Альберт.
— Что он натворил, обидел тебя?
— Пробыв год в Риме, я привыкла к обидам, — сказала Энн. — Но какой же он паршивец... Будь я уверена, что он ничего не понимает и просто неотесан, я бы так не переживала.
— Я тебя понимаю. А не могут ли ребята как-нибудь выдворить его отсюда?
— Как только Энди отошел... — Энн все еще не могла справиться с обидой.
— Он уже опять там, — сообщила Джин. — Предлагает Альберту выпить еще. По-моему, хочет его напоить.
Энн нехотя обернулась.
— Это не сработает, — продолжала Джин. — Многие, напившись, делаются еще более противными. А ты могла бы нарисовать Альберта?
Энн была по-настоящему огорчена. Казалось, несмотря на свои едкие замечания, она еле сдерживает слезы. Джин обняла ее.