Седьмой ключ
Шрифт:
— Ну, я же просто… тебе первой хотел сказать… — совсем потерявшись, пробормотал Миша. — Я же ведь…
— Первой — не первой… — передразнила Манюня, хоть ей и было приятно такое внимание к своей персоне. — Почему ты Борьку сейчас не позвал? Где Алеша? Ну? Что молчишь? Так вот, Мишенька, ты сам себя вывел на чистую воду! И с таким, как ты, дело иметь противно… Обнимайся и целуйся со своим папочкой, а я пошла! — и она ринулась перед с независимым и гордым видом.
— Маш, подожди… — он догнал ее. — Я просто не успел ребятам сказать. Давай позовем их, если хочешь… — он был на все готов, лишь бы мотавшийся хвостик Машкиных золотистых волос не растаял в тумане. — Ну что ты злишься?
— Я не злюсь, — она смерила
Миша еще некоторое время постоял, помялся, глядя ей вслед, а потом, понурясь, побрел восвояси. Придя домой, парень бухнулся на тахту в своей комнате и уткнулся носом в подушку. Впервые он получил «отлуп» от девчонки. Да еще от той, которая ему нравилась…
«Вот стерва!» — скрежетал зубами Мишка, злясь на себя, на Машку и на весь свет. И как она его срезала — в самую точку попала. Он ведь и в самом деле ничто без отца… Сынок богатенького папаши, как его за глаза называли ребята в московском дворе, которые пили водку, курили и матерились почище взрослых, сами зарабатывали на модный прикид — джинсы, кроссовки, куртки — и с презрением относились ко всем, кто не входил в их число и с удобством укрывался за спинами обеспеченных родичей… Что говорить — он тоже покуривал, тоже пробовал пить и в компании сверстников бравировал матерком. Но вот заработать… Нет, этого он не мог, а верней, не хотел, потому что знал — его всегда оденут-обуют по высшему разряду, и денег на обучение в самом престижном вузе дадут, и на теплое местечко пристроят… Живи — не хочу! Но подспудно в нем зрела мечта — прорваться сквозь эту невидимую стену, которую выстроила вкруг него обеспеченная семья, покупая его послушание ценой гарантированного достатка. Ах, как бы ему хотелось обрести независимость, козырнуть кругленькой суммой, добытой самостоятельно — и не важно каким путем…
И теперь эта возможность представилась — пусть неясная, но оттого еще более заманчивая — найти клад! Да, все сдохнут от зависти! И потому чем больше препятствий вставало на пути к заветному кладу, тем больше крепла решимость: расшибусь, а возьму этот клад! И девицам этим заносчивым нос утру! Пусть знают, чего он стоит…
Мишка утер накипавшие слезы и сжал кулаки: хватит хныкать — пришла пора действовать. И нечего посвящать этих дуриков в свои планы — делиться ни с кем он не будет!
А Маша, засунув руки в карманы, бодрым шагом шла по лесной дороге. Несколько раз она прыснула в кулачок, вспоминая растерянного, семенящего вслед за ней Мишку. Она и сама не знала, что на нее нашло: почему она его так отбрила… ведь он ей нравился, ей хотелось, чтобы он все время был рядом, сторожил у калитки, сопровождал в походах на пруд… Но одержанная победа горячила кровь: Машка впервые почувствовала себя женщиной, способной заставлять ухажеров терять голову и, бровью не поведя, разбивать мужские сердца… Ох, как ей хотелось стать именно такой женщиной: уверенной в себе, сильной, властной, чтобы при одном ее появлении все эти бездушные и грубые создания противоположного пола цепенели и таяли, как свечки…
«Вот, — думала Маша, — пускай помучается. — В том, что парень будет мучительно переживать, она не сомневалась. — Если этот дурак надуется и отстанет — ему же хуже… А если попался на мой крючок, — все, победа!» Она сможет крутить им как хочет! Он превратится в ее дворняжку, будет бегать по поручениям, он станет пажом, рабом, преданно глядящим ей в рот, готовым выполнить любую прихоть, любое желание…
Сладость предвкушаемой власти и сознание своего женского превосходства кружили голову, и она летела к дому подруги, спеша поделиться потрясающим открытием: мальчишек надо почаще щелкать по носу, с ними не нужно цацкаться — пускай знают свое место… Ох, как это приятно! Да, она научит
А тот, кто за нею следовал, был прозрачней тумана.
— Ветка, вставай, сколько можно валяться? Уже скоро одиннадцать, — продремав с полчаса, Вера внезапно проснулась, точно ее кто-то окликнул. Она рывком поднялась с дивана, выглянула на балкон, огляделась… Никого. Но тихий невнятный зов: «Ве-е-е-ра-а-а!» — все еще слышался ей, когда она торопливо спускалась по лестнице в комнату дочери — как там она?
Ветка уже не спала — ее широко раскрытые глаза казались огромными на маленьком бледном лице. Вера приложила ладонь ко лбу — вроде температуры нет… Но отчего так болезненно блестели ее глаза? Ей хотелось, чтобы Ветка преодолела свою необъяснимую слабость: если будет и дальше кукситься, не ровен час и вправду всерьез заболеет…
— Ну, вставай, вставай, сонная тетеря! Кончай дурака валять! С чего это ты пригорюнилась?
— Я думала…
— О чем?
— Так, о разном… Мам, а ангелы… они какие бывают?
— Светлые. С крыльями. Впрочем, не знаю, видеть не доводилось, — почему-то смутилась Вера. — А что ты спросила вдруг?
— Снилось.
— Что снилось? Ангелы?
— Нет. Или да… Я летела. Над озером. И кто-то следом за мной. Я не видела — кто, только знала, что это был ангел. Он меня как будто бы… обнимал. Не могу объяснить — это как воздух… Я не видела, только чувствовала. Ой, как есть хочется!
— Ну, давай, поднимайся — и завтракать, — Вера видела, что Ветка с неохотой говорила о своем сне, и решила не приставать к ней с расспросами. А как ей хотелось проникнуть в этот летучий Веточкин сон! Она не сомневалась — в нем зашифрована благая весть.
Едва они покончили с бутербродами, и аромат свежесваренного кофе поплыл над верандой, как Вера всплеснула руками:
— Вот садовая голова! Как же я… К нам к обеду гости придут: Ксения с Лёной, а у меня совсем из головы вон, что угощать-то их нечем! Кроме яиц да сосисок у нас с тобой, дочь, ничего! Та-а-ак. Как же быть-то?
— А в чем тут сложность? — рассеянно глядя на кофейный узор, образовавшийся на стенках чашки, спросила Ветка. — Или у нас деньги тоже ку-ку…
— Нет, деньги есть пока, твое «ку-ку» наступит чуть позже.
— А-а-а… — равнодушным, каким-то тусклым голосом протянула дочь. — Так чего тебя так волнует, мам? Если есть деньги — какие дела? В Свердловку сходим или на станцию… Продуктов тут везде — завались!
— Да время, время меня волнует, вернее, его отсутствие… Сейчас, небось, уже начало двенадцатого. Пока — до магазина, пока — обратно, а надо ж еще успеть приготовить… пирог хотела испечь.
— Да ладно, обойдется твоя Ксения — не велика птица! Пироги для нее еще печь — мы же едва знакомы…
И Ветка скорчила такую высокомерно-презрительную гримаску, что Вере впервые в жизни вдруг захотелось влепить ей хорошенькую оплеуху — да так, что еле сдержалась.
— Что ты несешь! — крикнула она, вскочив. — Что значит: невелика птица? А кто для тебя велик? Ты какой меркой меряешь? Кто тебе право дал о людях говорить в таком мерзком тоне? Свистулька! Нет, видно, и впрямь придется в город переезжать — здешние красоты тебе явно не впрок. Люди на природе мягче, добрее делаются, а ты… Черт-те на что стала похожа! Я свою дочь не узнаю, — губы ее при этих словах задрожали, но Вера сдержалась, накинула кофточку, схватила сумку, на ходу пихнула туда пару пакетов, рывком распахнула дверь в комнату…