Седьмой ключ
Шрифт:
Внезапно перед глазами всплыли строки письма: «дом у него на берегу озера за рекой…» Веру прямо-таки осенило: речь идет о том самом доме! Значит, именно там, на дальнем берегу жил тот, кого автор письма называла своим врагом, тот, кто по ее словам овладел ее волей… Она просила брата о помощи. Вера подумала: и нам нужна помощь. Кажется, недалеко до беды!
Вера вскочила и, прищурившись, стала вглядываться в даль, поглощенную завесой дождя. И сдавленно вскрикнула, разглядев слабый свет в окнах на том берегу! Значит, не зря ей казалось, что там кто-то есть… И, холодея, Вера вдруг представила себя на месте молодой хозяйки усадьбы: вот сидит она, кутаясь в шаль при свете дрожащего огонька свечи, и пишет письмо… Ей страшно! Она боится человека, живущего на берегу…
Уехать? Забрать Веточку и немедля уехать? — лихорадочно думала Вера, уже больше не сомневаясь, что им здесь грозит опасность. Какая именно? Она еще не готова была ответить. Только что-то смутно брезжило в голове, как-будто разгадка близка… Но мысль об отъезде Вера тут же отвергла. Выходит, она отступит, так и не поняв, что здесь происходило… и происходит! И потом жаль было расставаться с этими полюбившимися местами, которые помогли ей поверить в себя и начать работать всерьез. Да и Сергей говорил, будто заново тут родился… Нет, это место, без сомненья, благое, светлое. Только его созидательной животворной силе противостоит что-то злое, темное… Точно чаша весов качается.
Снова взглянув на мрачный дом, потонувший в потоках дождя, Вера погрозила ему кулаком. Поставила чайник на плитку. Прибрала на столе в кухоньке. И только тогда вспомнила о Шуре. Куда она подевалась в такую погоду? Гроза уже отдалялась, но дождь лил вовсю, а у Шуры нет с собой зонтика… Вот шальная! Вечно ей не сидится на месте. Лишь бы болтаться и топать куда-нибудь… Вера улыбнулась, представив себе, как Шура улепетывает от грозы, переваливаясь с боку на бок, точно гусыня. Может, ливень застал ее в Свердловке, куда она повадилась в последние дни, а может, в деревне пережидает. Или на станции… Вот некстати, Вера могла бы Ветку на Шуру оставить, а сама пробежаться к Сереже на дачу — не терпелось его навестить. Внутренний голос подсказывал ей, что с ним неладно.
Заварив крепкий чай, она было собралась посмотреть как там Веточка, но сквозь шум дождя до нее донесся новый звук: чьи-то торопливые, шлепающие по лужам шаги. На крыльцо взбежала босая и вымокшая до нитки Манюня. Вот уж кого Вера не ожидала! Девочка была на себя не похожа — вся тряслась мелкой дрожью, белая как полотно.
— Тетя Вера! — плача кинулась она к Вере на грудь. — С папой несчастье!
Глава 4
Размытая акварель
После размолвки с Веточкой и ее поспешного бегства ребята еще долго сидели на пруду, обсуждая все происшедшее. Мальчишки с жаром накинулись на девчонку, говоря, что она «поехала», что с такими чокнутыми никаких дел не имеют, на них и глядеть противно, пускай она подавится своими письмами и тому подобное в этом роде… Унижая Веронику, они всячески старались выслужиться в глазах Манюни, понимая, что она, должно быть, сильно злится на обидчицу, и все гадости, высказанные в адрес бывшей подруги, придутся ей по сердцу. Однако Машкины «оруженосцы» перестарались. Чем больше они изощрялись в злорадстве, тем гаже становилось на душе у Манюни. Конечно, она была возмущена выходкой Вероники, но чем больше мальчишки ту осуждали, тем скорее Машке хотелось ее защитить. Понять и по возможности оправдать… Ей больно было подумать, что больше им уж вдвоем не секретничать, как сегодня, прижавшись друг к другу и поверяя одна другой свои девичьи тайны, не бродить по лесу, не искать клад… Манюня искренне привязалась к Веточке, ее тянуло к этой немного замкнутой и серьезной девчонке. Интуитивно Маша чувствовала: в чем-то она бесспорно Веточку превосходит, но в другом уступает ей.
Да, Маше определенно становилось тоскливо. Алеша, который умчался догонять Ветку, так и не вернулся. Отдать письма обидчице — честное слово, это поступок! А эти… противно глядеть, как они выпендриваются. Даже Мишка ей разонравился. Бить лежачего, да еще в отсутствие такового — нет, это не но-мужски! Наконец она велела ребятам переменить тему и позвала всех купаться. Но и плесканье в воде ее не развеяло. Мальчишки явно обрадовались, что она заставила их замолчать, и резвились, как будто ничего не произошло. Но ведь произошло же! Ветке плохо — Маша вдруг остро это почувствовала. Как ей должно быть сейчас одиноко, плачет наверное… И сердится на себя, — ведь она, Маша, знает — Веточка очень честная, она не такая! Может, и вправду ей сделалось от жары дурно — вот вожжа под хвост и попала.
Это все родители, решила Манюня, вечно они во все вмешиваются, даже когда их нет… Вот и тут — из-за Веткиной мамы вся каша. Но ведь деревенские и впрямь просили передать письма именно ей, для нее они их притащили, так что тут по-своему Ветка права… Да и она, Маша, тоже хороша: выболтала тайну мальчишкам, развалила Союз Четырех… Так что, если разобраться, она тоже здорово подкачала, а Ветка и тут, выходит, права! Просто голову сломаешь, считая кто прав, а кто виноват — все правы и все виноваты. Ну и арифметика! Нет, с этим над кончать, глупость все это. Было им с Веткой хорошо? Было! Значит, все остальное — фигня!
Приняв это мудрое решение, Маша несколько успокоилась и, выскочив на бережок, плюхнулась на живот. Нет, больше она не допустит никаких ссор, завтра же первая двинется к Ветке на Дальний пруд, они заключат мировую и поклянутся ни за что больше не ссориться. А мальчишки как хотят. В конце концов они с Веткой их приняли, они и прогонят, если тем что-то не нравится… А вот с Алешей можно дружить! Тут Маша окончательно успокоилась, повеселела и даже с большей благосклонностью стала следить за ребятами, возившимися на песке, стараясь доказать ей, какие они сильные и ловкие.
Тут послышался дальний раскат грома, и Манюне прямо на кончик носа упала крупная, тяжелая капля дождя. Взвизгнув, она вскочила, крикнула: «Бегом по домам! Дождь начинается!» — и со всех ног припустилась к воротам на дачу. Если б знала, какой ужас поджидал ее дома!
Сережа возвращался к себе на дачу с ощущением абсолютного провала в памяти. Где он был сегодня с утра… в деревне? На пруду? Еще где-то? Нет, вспоминать бесполезно — разум ему больше не подчинялся, его словно заклинило. И вместо четко очерченной картины мира, состоящей из образов конкретных людей и поступков, в его сознании зиял полнейший провал. В голове мутилось, деревья кренились и тропа плыла под ногами. Странно, что он не сбился с дороги — впереди показался знакомый поселок. В таком состоянии немудрено было и заблудиться. Но ноги сами несли Сережу, как бы подчиняясь заложенной в нем программе, которая вела его к определенной, но самому непонятной цели. Сергей не испытывал никаких чувств от того, что приближается к дому, — ни тревоги, ни облегчения, — он только делал свое дело — шел вперед. Все эмоции в нем вдруг разом погасли, как перегоревшая лампочка.
Деревянные руки, деревянные ноги — топ-топ по бетонке, впереди поворот налево. Голова вот-вот разорвется, как воздушный шарик, налитый водой. Топ-топ, голова цела, боль пройдет, здесь прямо, потом направо. Открыть калитку, войти в дом, взять лист бумаги, топ-топ, вот дошел. Краски и кисти. Этюдник поставить ближе к кустам, чтобы падала тень. Вот так.
Так же механически, как и шел, он установил этюдник в нужном месте, которое выбрал с ходу, не думая — продолжая выполнять заданную программу. С минуту неподвижно постоял перед этюдником, потом аккуратно сложил свои кисти и лег на траву. Стоп-машина! Сознание окончательно выключилось, Сережа заснул.