Седьмой круг ада
Шрифт:
– Украсть? – Юра замер. Ему чуждо было само это слово, чужда была даже мысль о воровстве.
– Ну, не украсть, – поправился Ленька. – Называй по-другому… экс… при… при… Есть такое слово, только я его забыл. Это когда не крадут, а отбирают у тех, у кого деньги лишние.
– Экспроприировать? – легко выговорил Юра.
– Во! – обрадовался Ленька. – Буржуи, которые сейчас сюда понаехали, жутко богатые. Их красные отовсюду прогнали, так они все свои денежки с собой прихватили – и сюда. Любого буржуя тряхни, и у
– Так сразу и миллион? – недоверчиво спросил Юра.
– А то и поболе… Ну, спи! Утро вечера мудреней.
Юра поворочался на сене и тряпье, представляя, как однажды он увидит живого и невредимого Павла Андреевича, и как они после этого вместе будут воевать… А рядом с ними будут воевать и Красильников, и Фролов, и Наташа, и даже Ленька – он ведь тоже за красных!..
Ленька разбудил его рано – потряс за плечо, пропел:
– Вставай, поднимайся, рабочий народ!.. Пойдем на барахолку. Там с утра буржуев навалом. Будем деньги лопатами загребать!
Севастопольская барахолка находилась на пустыре, окруженном со всех сторон старыми кряжистыми акациями. Она была намного благообразнее и степеннее, чем, скажем, барахолка где-нибудь в Одессе или в Херсоне. Уверенные в себе спекулянты привычно ходили по кругу, вполголоса расхваливая свой товар. Но покупателей было немного. С тех пор как Деникин терпел сокрушительные поражения, многие стремились продать и мало кто хотел купить. Белый корабль тонул. И на барахолке это особенно чувствовалось.
Юра и Ленька внимательно наблюдали за толпой спекулянтов из-за шатра цирка шапито, похожего на разукрашенную бонбоньерку. Там внутри звучал оркестрион, раздавались резкие, отрывистые команды, гремели аплодисменты.
Юра вспомнил, как давным-давно он ходил с папой и мамой в цирк. Это было в Киеве. Ему купили мороженое. Он ел мороженое и смотрел, как танцевали неуклюжие слоны и уморительные медведи. С тех пор звуки бравурной музыки, запах цирковой конюшни и вкус холодного, нежно тающего во рту мороженого – все это сплавилось в его душе в ощущение счастья. Далекого-далекого. И то ли призрачного, то ли обнадеживающего.
И вот сейчас Юра должен был, позабыв о счастливом времени, ринуться вслед за Ленькой в толпу и делать то, против чего восставало все его существо.
– А может, лучше просить? – робко предложил он Леньке. – Я вон вчера совсем даже не просил, а мне рубль дали… А если будем вдвоем просить, за неделю свободно тысячу наберем!
– Чудак! – снисходительно ухмыльнулся Ленька. – Я пока просил, завсегда голодный был. Которые богатые – никогда не подают. Жадные! А у бедных у самих денег нет… – Он встрепенулся, жестким взглядом повел по толпе. – Смотри, вон теха идет! Вся в кольцах. Богатая, видать… Смотри!
Ленька бросился к нарядно одетой даме, пристроился рядом с ней и, жалобно скривившись, заглядывая ей в глаза, неестественно тоненьким
– Тетенька, подайте Христа ради! Пятый день росинки маковой во рту не держал… Мамка помирает… Пятеро сестренок с голоду пухнут! – Дама даже не удостоила его взглядом. Но Ленька вдохновенно продолжал канючить, то и дело хватая даму за полы короткого, отороченного куньим мехом осеннего пальто: – Тетенька, тетенька! Помру ить я с голоду!
– Отстань! – сердито отмахнулась от него дама. Ленька вернулся к Юре с видом победителя.
– Видал? Не больно у таких разживешься!
– Чему же ты тогда радуешься?
Ленька небрежно извлек из кармана брюк небольшой дамский кошелек и, озорно подмигнув, подбросил его на ладони.
– Откуда? Откуда у тебя это?! – испуганно вскрикнул Юра.
– От верблюда! Ты что ж думал, я перед ней задаром комедию ломаю? – Ленька еще раз подбросил кошелек, спросил: – Ну-ка, угадай, сколько нам от дамочки на бедность досталось? А потом я тебя ремеслу учить начну.
– Не смогу я, Лень, – печально, но решительно сказал Юра. – Не получится у меня.
– Так и Москва не сразу строилась! – великодушно утешил его товарищ. – Сначала ты со стороны за мной понаблюдаешь, потом… – Ленька, не договорив, опасливо сощурил глаза и вобрал голову в плечи.
– Вот он! Вот он!.. – кричала, выныривая из толпы, обворованная им дама. – Держите его! Ах ты разбойник!..
Ленька сунул кошелек Юре в руки:
– Беги отсюда!.. Быстро!
И Юра побежал. С трудом лавируя между людьми, отовсюду тянущими к нему руки, он выскочил на улицу, почти не касаясь земли, помчался по ней. А со всех сторон неслось:
– Де-ержите-е-е!..
От страха у Юры бешено колотилось сердце. Лица людей, деревья, дома – все слилось в какой-то бесконечный пляшущий хоровод. Истошные, задыхающиеся от ярости голоса оглушали его. Они звучали уже совсем рядом.
– Держи-и-и! – вонзалось ему в спину.
– Справа! Справа забегай! – било по вискам.
– Хватайте его!.. Хватайте!
Кто-то подставил ему ногу. Он упал. Тут же вскочил и, затравленно озираясь, понимая, что бежать больше некуда, беспомощно прислонился к какому-то забору. А люди с перекошенными от ярости и злобы лицами смыкались вокруг все плотнее, ближе. Сейчас подойдут вплотную… и убьют.
– Бейте, чего смотрите! – орал кто-то чуть ли не в ухо Юре.
– Где кошелек? – наседала распаренная, дама.
– Ничего у него нет! – сочувственно вклинился в яростный ор одинокий женский голос.
– Да вот же! Вон, в кулаке зажал!..
– Бей!.. – Большие руки – холеные и грубые, с кольцами и без – тянулись к Юре, к его лицу, к волосам.
Юра в безнадежном испуге закрыл глаза: спасения не было… И вдруг среди всего этого хаоса он услышал странно знакомый, с легкой хрипотцой голос: