Седьмой лимузин
Шрифт:
— Жан справится и без нашей помощи. — Бугатти потрепал своего жеребца по холке. — Поехали. Мне нужно столько всего вам показать. — Поглядев через плечо на Гривена, причем с явной доброжелательностью, он добавил. — Моих детишек нельзя выпускать в мир без предварительной подготовки.
— Но я ведь езжу на Двадцать третьей модели, господин Бугатти! Элио наверняка рассказывал вам об этом.
— Да, это своего рода опыт, — согласился Бугатти. — Но мы с вами говорим о долгосрочном пожизненном обязательстве вроде брака. — Он косо усмехнулся. — Даже хуже: ведь приданое приходится обеспечивать самому жениху. — Они скакали сейчас бок-о-бок, Бугатти пристально смотрел на Гривена. — Мне уже случалось
Кивнув, как образцовый ученик, Гривен позволил афоризму, произнесенному Бугатти, вызреть в послеполуденной тишине. Как приятно хотя бы на миг представить себя независимым человеком, которого никто не дергает за веревочки. Он тронул поводья, но — подобно женщине — Гизелла предпочла тот аллюр, которым шла сама.
Проезжая по тропе, окружающей приватное царство Патрона, Гривен видел словно бы два пейзажа одновременно. И граничащее с безумием многообразие дел, которыми занимались здесь, казалось отображением духа и души владельца поместья.
Бугатти выращивал пшеницу, изготовлял крепкие спиртные напитки, держал целую флотилию лодок, разводил голубей и владел питомником фокстерьеров. Когда они выехали из лесу и устремились к автомобильному заводу, вдогонку за лошадьми увязался, радостно залаяв, один из псов.
— Назад, Клод! Домой! — Бугатти, помрачнев, обратился к Гривену. — Вы даже не можете себе представить, что способен наделать собачий волос, попав в автомобильный мотор.
Тропа свернула туда, где Гривен с Элио уже проезжали на велосипедах, она шла параллельно длинной стене, которой был обнесен завод.
— Привет, Жак!
Патрон, возможно бессознательно, перешел в разговоре со старым сторожем на язык простонародья. Сторож, сняв шапку, почтительно пропустил их внутрь.
Они остановились у какого-то строения на задворках завода. Как и повсюду здесь, оно было заперто. Бугатти открыл массивную медную дверь, заметив при этом, что ключи от нее есть только у него самого и у Фернана.
Зажегся свет, и представшее взору зрелище в первый момент способно было обмануть человеческие чувства, — зоопарк, обитатели которого готовы вырваться на свободу. Нет, при более пристальном рассмотрении, это оказалось собранием анималистических скульптур, отлитых в бронзе. Миниатюрные лошади в стеклянных клетках. Хищники на краешке стола. Леопарды, бизон, птица-секретарь, готовая нанести удар. И каждое из созданий, казалось, томится в своей металлической шкуре и норовит вырваться из нее.
— Это все изготовил мой братец Рембрандт. — Бугатти смотрел и на Гривена, и на изваяния одним и тем же аналитически алчным взглядом. — Он тоже ненавидел войну. Он работал в Красном Кресте и повидал куда больше, чем следовало бы. И, кроме того, мне кажется, женщина разбила ему сердце. — Долгая пауза, в течение которой они оба смотрели на статуэтку, изображавшую французского бульдога. — Однажды, январским утром, он оделся в свой лучший костюм, даже нацепил белые перчатки, закрыл все окна, двери и пустил газ.
— Я вам сочувствую.
— Да, понятно, — резко сказал Бугатти, словно отложив тягостные мысли на другой день. — Но Бог иногда уравновешивает наши потери. Рембрандт не мог бы оставить мне более желанного наследства.
Бугатти остановился перед статуей львицы, стилизованной под ассирийского идола; выгнув спину, она лапой убивала змею.
— Посмотрите, как она упирается, как отталкивается задними лапами, самыми кончиками пальцев, от земли. Брат подсказал мне, как добиться такого эффекта применительно к автомобилю. Костяк — вот единственное, что имеет значение. Не добьешься красоты, если структура прогнила изнутри.
Затем
— Для лучшей машины в мире мне хотелось придумать что-нибудь оригинальное. — Конечно, в избытке скромности применительно к собственным детищам Патрона упрекнуть было нельзя, но в том жесте, которым он погладил статуэтку, сквозила беззащитность, с которой любящий отец думает о том, что люди высмеют его единственного сына. — Слон, объяснил мне Рембрандт, это истинный царь зверей. У него нет ни врагов, ни соперников. По крайней мере, не было, пока не появился человек. — Он отвернулся от статуэтки, в его голосе внезапно прозвучала неуверенность. — Как вам кажется, брат бы меня одобрил?
Гривен в задумчивости переступил с ноги на ногу.
— Ну, а где найти лучшее место для размещения его работы? Где еще она привлечет к себе всеобщее внимание?
Лицо Бугатти просветлело, он явно обрадовался тому, что интуиция не подвела его.
— Вы знаете, вы совсем не такой, как я себе представлял. Первый человек, который приобретет королевский лимузин. Я имел в виду совершенно другую персону.
— Благодарю вас, — несколько иронически отозвался Гривен.
— Я хотел сделать вам комплимент. Человек предполагает, а Бог располагает, не так ли? Да, мне кажется, творение Рембрандта попадет в хорошие руки. — Бугатти достал из кармана золотые часы. — Уже почти пять. У нас остается время до ужина. Я убежден, господин Гривен, что вы там будете… — Он пожал плечами, что в данном случае должно было означать включение Гривена в «большую семью». — А сейчас займемся, если так уместно выразиться, закуской.
Бугатти, извинившись, вышел позвонить и, вернувшись, ничего не объяснил Гривену. Гизелла и Брюллар промчались в обратном направлении по территории завода, как две кинозвезды, не снисходя до фабричных рабочих, приветствовавших и их самих, и своего босса. Бугатти и Гривен вошли в ангар, наполненный небесно-голубыми автомобилями Тридцать пятой модели… а кое-где попадалась и Тридцать седьмая, и, судя по внешнему виду, даже Сороковая. И они поехали вновь, на этот раз — мимо целого ряда построек, остроконечные крыши которых казались гофрированными, затем сбавили ход, увидев молодого мужчину — это был Анри с конюшни, — который уже дожидался их у особенно больших двойных дверей.
— Ты успел вовремя. — Спешившись, Бугатти передал конюху поводья. — До конца дня лошади нам не понадобятся.
Гривен хотел было погладить Гизеллу на прощанье, но она прянула ушами и подалась от него в сторону. К счастью, ее владелец и наставник, кажется, не заметили этого. Бугатти проследил за тем, как Анри уводит лошадей, а затем вновь достал связку ключей.
— Не подадите ли вы мне руку?
Патрон, как и большинство людей, с которыми доводилось сталкиваться Гривену, руководствовался в своих действиях косвенными мотивами; в данном случае, думал Гривен, речь шла о том, чтобы произвести максимальное впечатление демонстрацией своего детища. Нажатие на дверную ручку — и в образовавшуюся щель стало возможно увидеть статуэтку Рембрандта. Затем дверная щель расширилась — и дневной свет упал на радиатор в форме подковы, на передние фары, на длинные крылья машины. Размеры ее оказались просто невероятны — значит, Сан-себастьянские воспоминания не солгали. О Господи, да серебряный слоник на радиаторе оказался в аккурат на той же высоте, что еще совсем недавно глаза Гизеллы!