Седьмой от Адама
Шрифт:
Мазин замер с протянутой к двери рукой. Липкий страх прикосновения к какой-то чужой и страшной тайне, появившийся у него две недели назад, когда он обнаружил пропажу изображения с фотографии, и немного поулёгшийся за последние дни, нахлынул снова и дал себя знать и капельками пота, выступившими на лбу, и ватной вялостью в коленях.
– Что вы несёте! Какая опасность?
– Несу? Простите моё, может, не слишком хорошее владение русским языком, но я вас не понял. Я ничего не принёс, – и рыжий показал свои пустые руки. – А про опасность я вам всё расскажу, только, если возможно, не здесь, а где-нибудь в тепле. Я очень замёрз, ожидая вас.
Вести незнакомца домой Мазину не хотелось, он подумал и, развернувшись, грубовато сказал:
– Пошли со мной, – и повёл незваного гостя в ближайшее кафе. Благо было оно рядом, за углом его дома.
Кафе с оригинальным названием «Северянка» находилось на втором этаже стандартного торгового центра, который в народе называли «стекляшкой»,
– У нас с вами, к сожалению, была не совсем удачная первая встреча, Михаил Александрович, но это моя вина, – начал свою речь рыжий. – Мне следовало быть с вами откровеннее и сразу рассказать вам всю историю, и, может быть, тогда бы мы не потеряли столько драгоценного времени впустую. Но, кстати, и вы обманули меня, Михаил Александрович. Мой друг, редактор каталога «Мак-Кеонс», рассказал, что получил от вас письмо о том, что у вас есть фотокамера Еноха! А вы не сказали мне, что интересуетесь фотоаппаратурой.
– Да с какой стати я должен был перед вами отчитываться? Кто вы такой и какое имеете право меня расспрашивать? – вспыхнул Мазин.
Глава 7
7.1
– Старый дурак! Ну что тебя на приключения потянуло? Сидел себе тихо столько лет, и на тебе – новые ощущения испытать решил. Ну, и как теперь выкручиваться будешь? Опять всё заново начинать?
Молодая элегантная женщина лет тридцати, частью вслух, а частью про себя произносившая этот монолог, сидела за столиком в полупустом кафе одна. Перед ней стояла высокая рюмка с мутно-зелёным абсентом и кувшинчик с водой, но она едва-едва разбавила тот шарик напитка в нижней части рюмки, который заполнил ей бармен, и пила абсент почти чистым, вызывая удивлённые и уважительные взгляды немногих посетителей. Разговаривала она сама с собой вполголоса, хотя иногда какие-то эмоциональные взрывы выплёскивались наружу громче, чем, видимо, предполагалось, и тогда посетители вздрагивали и поворачивали головы в её сторону. Прикончив свой первый абсент, женщина заказала следующий, но, не допив его и до половины, рассчиталась и вышла из кафе. Она спустилась по склону с Монмартра вниз к Сене. Путь был неблизкий, тем более на высоких каблуках. Но она была настолько погружена в себя, в свои мысли и проблемы, что ни новомодный асфальт, ни трёхсотлетний булыжник узких мостовых не сдерживали её твёрдой мужской поступи. Она прошла вдоль набережной, мимо закрытых на ночь лотков букинистов, неспешно выкурила сигарету, послушала и даже вставила сверху пару слов в громкую свару клошаров внизу, у самой воды. Потом миновала Елисейские поля и сразу за ними свернула вправо, на улицу Франциска I, затем сделала ещё пару уверенных поворотов и довольно скоро уже открывала своим ключом ажурную металлическую дверь рядом с зарешеченной на ночь витриной под вывеской «Фотографический салон мадам Е».
В помещении студии было темно, но она, не зажигая свет, прошла её насквозь и, спокойно ориентируясь во тьме, едва подсвеченной газовым фонарём с улицы, поднялась по неосвещённой узкой лестнице на второй этаж. Здесь она наконец включила электрическое освещение, сбросив у входа туфли, босиком прошла в комнату и, не раздеваясь, легла на диван.
Ей было о чём подумать. Двенадцать лет тому назад он – на тот момент сорокалетний состоятельный антиквар из парижского предместья – был на вершине блаженства. Его новая возлюбленная – семнадцатилетняя русская красавица из знатной, но совершенно обнищавшей фамилии, едва успевшая убежать от большевиков, – оказалась лучшим из всего того, что он успел испробовать за свою такую долгую жизнь. Она была умна, поразительно красива, воспитана и, самое важное, что его поразило, необычайно чувственна. Не наигранно, не притворно – он знал толк в симуляции, – а искренней страстью. Она занималась любовью так яростно и с таким удовольствием, что в какой-то момент ему захотелось почувствовать, понять, что она испытывает в его объятиях… и он это сделал. Сфотографировать её было несложно – она всегда была рада попозировать, а дальше всё было делом уже хорошо отработанной процедуры. Он хоть и с трудом, но избавился от своего не такого ещё старого прежнего тела, и довольно скоро в парижском полусвете появилась новая звезда. Молодая русская красавица, мадемуазель Е – так её сразу прозвали, оттолкнувшись от фамилии Елагина, открыла свой салон художественной фотосъёмки на рю Марбюф в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Ни сама фотосъёмка, ни её художественное направление не были чем-то новым для этого города и не привлекли бы богемную и пресыщенную
Тем сложнее была задача. Просто уехать незаметно она не могла – слишком заметной фигурой стала она в парижском бомонде, чтобы вот так, никому ничего не сказав, исчезнуть. Да и не в этих пресыщенных болванах дело – искать-то будут не они. Они только похлопают крыльями, поудивляются и посплетничают. А разыскивать станут другие, профессионалы: во-первых полицейские – а их её поклонник и настойчивый жених, начальник одного из парижских полицейских округов, сошедший с ума от неразделённой любви, поставит под ружьё всех – в этом можно было не сомневаться. И, во-вторых, что гораздо хуже, искать станут эти страшные русские, которые заявились к ней неделю назад в салон и стали шантажировать какими-то заявлениями с её подписями и фотографиями, сделанными до выезда их семьи из России.
Да откуда же он мог знать об этом? Ему и в голову не могло прийти, что его возлюбленная ещё в свои шестнадцать была завербована ГПУ, да и не завербована даже, а сама радостно предложила своё тело и юную душу мировой революции. Всё это было так некстати… Теперь мадемуазель Е предстояло исчезнуть, а вот как это обставить и в кого переселиться дальше – нужно было тщательно обдумать.
7.2
Выбор был велик – в её салон по-прежнему захаживали многие знаменитости, художники, поэты. Бывали и представители политической элиты и солидные, состоятельные банкиры – любой из них с удовольствием согласился бы на фотосессию, но ему очень не хотелось влезать в шкуру кого-либо из известных, бывших на виду персон. Хотелось отсидеться в тишине и спокойно передохнуть от суеты и нервотрёпки последних лет. После долгих переборов всех имеющихся под рукой вариантов она остановилась на молодом одиноком французе-механике, которого вызывала время от времени для починки чего-нибудь из фотооборудования или освещения.
Следующий день почти целиком ушёл на подготовку. Она перевела в наличные всё, что было под рукой стоящего, заложила в ломбард все драгоценности и несколько картин, сняла всё, что было на банковском счёте, но закрывать его не стала, чтобы не вызывать ненужных расспросов. Бросить придётся всё: такую уютную и со вкусом обставленную квартиру, столько милых её сердцу мелочей, собираемых долгие годы, подарки великих художников, рукописи знаменитых поэтов с автографами, а какой гардероб – и всё это бросить из-за такой ерунды!
«Стоп, – одёрнул он себя. – Стоп! Что это со мной? Уж слишком я вжился в это тело и в этот женский образ. Хватит! Нельзя так втягиваться. Бежать, срочно бежать».
Твёрдое правило – не брать с собой в новую жизнь ничего из прежней, ни одной зацепки, по которой можно было бы его связать с прошлым, – выполнялось им неукоснительно. Когда всё было готово, чемодан собран и билеты на утренний поезд лежали в кармане купленного, естественно, без примерки, на глаз мужского костюма, она позвонила французу и попросила его срочно зайти, чтобы кое-что подремонтировать. Он не отказался, несмотря на то что был уже вечер, – он всегда прибегал по первому её зову. Во-первых, она хорошо платила, а во-вторых, отказать такой женщине он был просто не в силах, как бы ни был занят. Поломка оказалась пустяковой и была устранена за десять минут, а потом это было решено обмыть по-русски, а потом хозяйке страшно захотелось сделать несколько художественных фотографий такого красавца. А потом они выпили ещё, и, раз уж фотографии были отсняты, она позвала его в специальную тёмную комнату – помочь их проявить. Небольшой заряженный пистолет с глушителем лежал под перевёрнутой кюветой, и нужно было только дождаться, пока на бумаге, опущенной в проявитель, появится изображение мужественного молодого человека.
Ещё час у него ушёл на то, чтобы вклеить фотографии в чистые бланки документов и проставить нужные печати, ещё полтора часа на то, чтобы сжечь ненужное в камине и уничтожить всё, что могло навести полицию на малейший след.
Её тело обнаружили на третий день, когда несостоявшийся жених – шеф полиции округа, не дозвонившись до возлюбленной, взломал с отрядом ажанов дверь её студии. Париж был потрясён убийством молодой женщины. Подняты на ноги были все, включая жандармерию, перетрясли всё парижское дно, но безрезультатно. А когда выяснилось, что убитая сняла в этот день большую сумму и заложила драгоценности, то следствие закономерно пришло к версии убийства с целью ограбления, на которой так и осталось.