Седое золото
Шрифт:
Ротмистр тогда тоже хотел с Ником на завод поехать, да Вырвиглаз не пустил. Плотно Матвея в оборот взял, заставил непосредственно геологией заниматься, мол, для этого в «Азимут» и привлекли. Сутками они теперь вдвоём в библиотеке безвылазно сидели, обложившись картами геологическими. Только и слышно было: "Палеозой, мезозой, габро-диабазы, сопутствующие породы…"
В середине марта капель с крыш вовсю зазвенела. Так хорошо вокруг стало, воздух — амброзия весенняя. На рыбалку захотелось — хоть немного отдохнуть, развеяться чуть-чуть.
Подошёл Ник к Курчавому с просьбой, а тот и разрешил неожиданно, видимо, в качестве поощрения за достигнутые успехи.
— Ладно, — проворчал себе в усы. — Сходи, вспомни свою юность, вот и Матвея Ивановича с собой возьми. Совсем замучил его Вырвиглаз, пусть подышит юноша свежим воздухом. В его возрасте это очень полезно.
Показалось, или он действительно небольшое ударение на слове «свою» сделал?
Намекал на что-то?
Епифанцев доставил из ближайшей деревни два ящика рыбацких, самодельный коловорот, удочки, прочие снасти, палатку, банку червей — для наживки.
Решили не медлить. Лёд на Ладоге ещё надёжным был, но стоит на недельку-другую припоздниться — и искупаться в ледяной воде запросто можно.
Ник решил к Зеленцам идти. Зеленцы — это острова в двадцати километрах от берега, во время войны через них Дорога Жизни проходила. В смысле — ещё будет проходить.
Можно было, конечно, и к Кариджскому маяку сбегать, тоже место почётное. Часа четыре до него по торосам добираться, но окуни там ловятся — по килограмму и более, да и щуки крупные попадаются иногда. Но под Зеленцами гораздо лучше, плотвы отборной там можно надрать — сколько унести сможешь.
Как только за окнами начало сереть — тронулись в путь. Экипировались знатно: валенки, свитера верблюжьей шерсти, полушубки специальные — с карманами во всех местах. В левый верхний внутренний карман ракетница сигнальная помещалась, в правый — браунинг, в левый нижний — нож метательный, бельгийский.
Приказ Курчавого, ничего не попишешь, бережёного — Бог бережёт!
Лёгкий морозец, хрустящий снежок под подошвами валенок, в небе — одинокие редкие звёздочки.
Ник достал компас, наметил курс — на одну из них, совсем крохотную.
Шагалось на удивление легко, под ногами монолитом лежал прочный наст.
Заметно посветлело, прямо по курсу взошло неяркое белёсое солнышко. Но ненадолго — неожиданно опустилась туманная дымка.
Через четыре часа Ник решил остановиться, всё равно в таком тумане островов не найти, и компас не поможет.
Быстро поставили крохотную палатку, зажгли две маленькие свечи, предварительно размещённые в пустые стеклянные банки.
— Гениальное изобретение, — прокомментировал Ротмистр через десять минут, неожиданно извлекая из внутреннего кармана полушубка полулитровую бутылку водки. — На улице минус пятнадцать, а у нас — плюс пять, не меньше, красота!
"Вот же засранец! — восхищённо подумал про себя Ник. — И где только умудрился спиртное достать?".
Ругаться и мораль читать не стал, конечно. Выпил с Ротмистром по рюмашке — из кружки алюминиевой, от второй предложенной благородно отказался, пусть уж Матвею больше достанется. Небось, истосковался дурачок по спиртному, месяца три уже ничего в нос не попадало. Ротмистр прямо из горлышка допил остальное, влез в спальный мешок, извлечённый из рюкзака, и преспокойно заснул, напоследок пожелав Нику удачи.
Да, тот ещё рыбачок!
Ник потихонечку рыбачил, сверля лунки в значительном отдалении от палатки: он Ротмистру шумом — от буримых лунок — спать не мешал, Ротмистр же ему — своим храпом — рыбу ловить. Рыбка ловилась потихоньку: плотвичка, окуньки, даже щурок один попался.
В природе вдруг начало происходить что-то странное. Ушёл туман, резко потеплело, даже дождик мелкий начал моросить. А вот и Зеленцы — с километр всего не дошли.
Откуда-то издали прилетел странный шум — будто скорый поезд следовал по ладожскому льду. Звук становился всё громче, уже стала видна приближающаяся со стороны островов тёмная фигура неясных очертаний. Через пять минут Нику стало ясно, что это здоровенный лось: голову рогатую к небу задрал и чешет — прямо на него.
— Стой, зараза! — Ник громко закричал, совсем не желая оказаться под массивными копытами.
Зверь остановился и уставился на Ника совершенно ошалевшими, дикими глазами.
Ник громко захлопал в ладоши, засвистел, лось испуганно присел, сделал неслабую кучу, развернулся на девяносто градусов и гордо, закинув массивные рога на спину, с закрытыми глазами, удалился в ледяные просторы, в направлении, противоположном берегу. Тут же Ник вытащил крупного хариуса — рыбу в этих местах редкую.
"Не иначе, весна по-настоящему пришла, вот природа и опьянела немного", — подумалось сразу.
К вечеру проснулся Ротмистр, на удивление бодрый и весёлый.
Настала очередь Ника подремать пару часиков перед ночной рыбалкой.
Проснулся он от шума усилившегося ветра. Зашнуровали спешно палатку, прикормили лунки, заранее просверленные внутри. Хорошо было в палатке: тепло, негромко трещали свечи, а снаружи ветер безумствовал, крупный дождь стучал по натянутому брезенту.
К утру наловили килограмм пятнадцать разной рыбы, даже взяли пару сигов.
Пора и к дому. Дождь стих, сквозь редкие сиреневые облака проглядывало весёлое солнышко, дул тёплый ветерок.
Свернули палатку, тронулись в обратный путь. Ротмистр шёл первым, вдруг резко остановился и удивлённо произнёс:
— Смотри, Никита, берег-то — бежит!
"Не иначе, заначку где-то припрятал, гад, глотнул перед отходом, вот и развезло на старые дрожжи", — решил Ник.
А потом присмотрелся — и правда, береговая линия, еле видимая вдали, начала плавно стираться зигзагами, как будто и впрямь — бежала. Вот и мыс Морье растворился, и маяк береговой пропал куда-то. Впереди, до самой линии горизонта, — только снежные торосы.