Седое золото
Шрифт:
— Странно это, — поделился Ник своими сомнениями с Сизым, когда отошли от священника метров на тридцать. — Считалось, что для нас здесь — самое безопасное место. Сожгли «пятнистые» осенью буровую да и ушли. Нынче им тут делать совершенно нечего. Но тогда кто месяц назад на реке устраивал стрельбы? Ничего не понимаю!
— Да, запросто может случиться, что прямо к чёрту в зубы прёмся, — согласился Лёха. — На тризну беспощадную, кровавую…
Глава десятая
Река Паляваам
Вышли очень рано, по холодку, помня о вчерашней жаре и злобных слепнях. Ник часто оборачивался и махал отцу Порфирию рукой. Действительно, мировой мужик! Прав был безвременно утонувший Шняга.
Бодро шагалось. Саднили, правда, вчерашние потёртости и порезы на ногах, кашель простудный время от времени пробивал. Но, в целом, эти мелочи не печалили вовсе. Потому как вниз спускаться — это вам не вверх карабкаться! Огромная разница мироощущения — с колокольни философской рассуждать если.
"Это я Банкина наслушался, философа доморощенного, — решил про себя Ник. — Вот и лезет в голову чушь всякая. Где-то сейчас Гешка, Вырвиглаз? Добрались уже до своей речки Белой или до сих пор в Анадыре штаны успешно просиживают?"
Неожиданно начался мелкий противный дождик. Над долиной Паляваама ещё светило солнце, а со стороны перевала дружно наползали скучные серые тучи.
Пришлось ускориться. Сперва просто быстрей шли, потом уже побежали, опять на шаг перешли, снова побежали…
— Наддай! — командовал Лёха, хотя и считался подчинённым по штатному расписанию. — Шевели помидорами, подельник! Промокнем ведь на хрен!
Ник и шевелил, по мере сил.
Когда силы закончились — устроили привал, отдышались.
Нашлась минутка и пейзажем чукотским полюбоваться. Нежно-зелёная тундра, серебряные полосы Паляваама, за ними — овальное озеро сиреневого цвета, ещё дальше — покатые сопки: под солнечными лучами, пробивающимися сквозь тучи, лазоревые, с фиолетовой паволокой…
А это что такое? Вдоль берега реки, на пределе видимости, неторопливо передвигались два крошечных всадника.
Сизый долго всматривался вдаль, заслоняясь ладонью от солнца.
— Да это просто чукчи, — успокоил. — Чешут куда-то, по своим делам чукчанским. Как говорится: "Мне нужна сегодня передышка. Надоело — пьяною быть в хлам. И брела куда-то вдаль мартышка. По своим, мартышечьим делам". Их тут много. Даже поговорка такая есть: "На сто вёрст — ни души, чукчей не считая". Странно только, что эти верхом на оленях едут. Обычно они и зимой и летом на упряжках передвигаются, на нартах в смысле. Снега летом нет? Ну и что? У чукчей специальные летние нарты имеются, лёгкие — одной рукой поднять можно. Запросто по летней тундре бегут, по травянистой только, пень ясный, не по каменистым нагорьям. И оленей в них впрягают, и собак используют. Вообще-то я к ним, к чукчам то есть, нормально отношусь, без отвращения. Иногда и нормальные среди них попадаются, с правильными понятиями. Вот только бабы у них страшные…
Дальше уже пошли без привалов. Часов через шесть вышли к неказистому строению на берегу Паляваама, ветерок принёс неприятный запах.
Чем ближе к избушке, тем сильней становилась вонь, гнилью настоящей ударило в носы, заставило отворачиваться и безостановочно чихать.
Подошли вплотную. Вокруг избушки, в радиусе пятидесяти метров, земля была покрыта останками битой птицы — уток, гусей, лебедей.
Видимо, по весне, во время прилёта в эти края птичьих стай, какие-то ухари веселились тут от души. Столько птицы набили, что даже зверьё местное, вечно голодное, всё съесть не смогло. Но растащили медведи, песцы и лемминги птичьи части по округе знатно — кругом валялись крылья, головы, лапы.
— Что же за уроды тут колобродили? — пряча нос в рукав бушлата, пробубнил Сизый. — Так только большущие начальники гадить могут. Откуда им, начальникам этим, в такой глухомани сказочной взяться? Неоткуда! Тогда — кто?
Хороший вопрос. И Ник, и Сизый знали на него ответ, но озвучивать эти знания ужасно не хотелось. Да и толку в том было мало. И так всё ясно: где-то рядом «пятнистые» шляются, вооружённые до зубов, а у них на двоих — две гранаты всего да нож старенький.
Гранаты, кстати, сразу поделили, что и нетрудно было совсем.
Ник свою гранату разместил в правый брючный карман, а запал от неё — в левый, соответственно.
Дождик продолжал размеренно моросить. Пришлось про эмоции забыть и делом заняться. Часа четыре потратили на приведение территории в относительный порядок, благо в сенях избы лопата нашлась. Выкопали в отдалении несколько ям неглубоких, захоронили в них останки бедных птичек, ямы камнями тщательно забросали.
Потом, уже ближе к вечеру, прибрались в избушке, даже пол подмели — самодельным веником из веток карликовой берёзы. Найденную в избе посуду продраили с речным песочком.
Хорошо ещё, что невеликий запас дров в избушке имелся, раскочегарили крохотную печурку, сложенную из дикого камня.
Первые два часа печка нещадно дымила, пришлось дверь держать открытой, потом камни нагрелись, дым пошёл в правильном направлении — по дымоходу. Внутри избушки стало тепло и где-то даже уютно. Разделись, развесили на верёвках мокрую одежду на просушку, рядом с камнями печки пристроили сапоги. На сапоги — носки и портянки. Тот ещё аромат получился, незабываемый.
На аппетит это, впрочем, никак не повлияло.
Ник на старенькой сковороде напёк целую гору серых блинов — мука ржаной оказалась. Но вкусные получились блины, а цветом и пренебречь можно, не баре.
Сизый же, в честь прибытия на место, приготовил в помятом ведре королевскую трапезу — кулёш рыбацкий, долгоиграющий.
— Кулёш рыбацкий, он следующим образом готовится, — соловьём заливался Лёха, активно помешивая варево деревянной ложкой со сломанным черенком. — Берётся ведро или казан большой — чем больше, тем лучше. В этой посудине варится каша-размазня, жидкая очень. Ну, как сопли во время карцерной простуды. Каши много быть должно, чтобы суток на пять хватило. Жалко на рыбалке время тратить на всякую ерунду. Вместе с крупой в ведро бросаются куски жирнющей свинины. Свинины у нас нет, даже постной. Ерунда, перебедуем! Копчёной оленины нашинкуем, по самое не балуйся! Ещё полагается за пять минут до готовности колбасы разной накрошить. Но чего нет — того нет! Пренебрежём, не впервой! В раскладе козырном — классная вещь должна получиться, вкусная и удобная. Удобная — в смысле на всю рыбалку хватает. Завтра разогреем, дадим прокипеть, ещё оленины настругаем, если хариуса наловим, то и его родимого — туда! Наваристо будет, вкусно! После жидкой тюремной баланды такой кулёш — самый цимус и есть! Марципан прямо! Послезавтра то же самое: добавляем в ведро чего Бог послал или чего слямзить удалось, не важно совсем. Остатки, дней через пять, самые вкусные получатся!
Засомневался Ник в правильности этого кулинарного подхода, но промолчал.
В конце концов, кулёш этот всегда можно отписать в пользу Сизого, он только обрадуется. А себе и ушицы можно сварить, оленина с блинами — тоже неплохо.
Сходил к ближайшей сопке, нарвал листьев брусники, морошки. Жестяную банку из-под консервов нашёл, литра на два. Похоже, импортная посудина — из-под абрикосового компота, что совсем и не странно. Помыл банку тщательно, воды в ней вскипятил, собранные листья в кипяток бросил, вот и чай таёжный, вернее тундровый, получился. На десерт, так сказать.