Седой
Шрифт:
— Пурга!
— «Ласточка», где находитесь?
— Примерно посредине.
— Идите на ощупь… Завьялов!
— Я.
— Каждый час на связь!
— Понял, — Александр повесил трубку, кивнул Иванову: — Давай — метров пятьдесят.
Вездеход вслепую пополз вперед. Александр обвязал себя за пояс капроновым тросом, закрепленным за скобу в кабине.
— Хватит, — он надел шерстяную маску на лицо, поднял капюшон и выскользнул из кабины. Навалившись грудью на ветер, не видя протянутых вперед
Иванов ждал в кабине, глядя в слепое окно.
Александр нашел левую вешку, вернулся к вездеходу, смахнул снег со стекла и поманил за собой. Иванов тронулся за ним. Через некоторое время Александр поднял руки и снова нырнул в пургу.
И снова он искал вешки, а Иванов ждал в кабине…
В очередной раз Александр исчез надолго. Иванов нервничал, потом начал сигналить. Гудок гас в густой снежной пелене. Александр внезапно распахнул дверцу и поднялся в вездеход. Откинул залепленный снегом капюшон, снял маску.
— Все, — сказал он. — Нету.
— Как нету?
— Может, медведь повалил. Может, в сторону ушли.
— Назад сдать? — спросил Иванов.
— Куда — назад? Туда? Туда? — Александр включил рацию — «Бастион»!
— Слушаю — «Бастион», — тотчас отозвался дежурный.
— Потеряли вешки.
— Завьялов, слушай внимательно: только не двигайтесь с места. Из машины не выходить! Экономьте солярку. Прогноз плохой. Каждые два часа на связь. Главное — без паники. Как понял?
— Понял: главное — без паники, — Александр отключил рацию. — Плохой прогноз… Дня три просидим. Как у тебя с куревом?
— Да вон, на худой конец, — Иванов кивнул через плечо на посылки. — Не пропадем. Давай спать.
— Давай. Хоть отоспимся на неделю вперед. Времени навалом…
За окном ровно гудел ветер, гнал крупные хлопья…
…Олежка, до глаз укутанный платком, ехал на санках по улице, держа на коленях большой тяжелый сверток. Санки везли вдвоем мать и мужчина в лохматой шапке, в тулупе с поднятым воротником. Белка бежала рядом.
— А что там, мам? Ну, что? Ну, скажи!
— Угадай! — весело крикнул мужчина. — Угадаешь — твое!
— Кукла! — крикнула Белка.
— Лучше!
— Самосвал! — крикнул Олежка.
— Лучше!
— Докторский набор!
— Конструктор!
Вдруг сверток в руках Олежки громко заиграл. Тот, испугался, отдернул руки — и уронил в снег. Мужчина и мать засмеялись. Мать снова поставила сверток ему на колени, мужчина ждал, глядя назад в узкую щель между лохматой шапкой и воротником…
Дома мужчина разворачивал сверток на столе. Олежка и Белка прыгали у него за спиной.
— Это — время! — мужчина торжественно поднял над головой большие часы.
Олежка и Белка завопили «ура!», мать указывала, куда поставить, мужчина пристроил часы на серванте, стал переводить стрелки. Олежка уже не смотрел на часы, он заходил сбоку, пытаясь увидеть лицо, но тот все время оказывался спиной к нему. Олежка дергал его за рукав, часы трезвонили, Белка визжала от счастья, прерывисто гудел зуммер…
…Александр шевельнулся, медленно потянулся к рации:
— Слушаю — «Ласточка»…
— «Ласточка», живы?
— Живы…
— Как только кончится — из поселка пойдут вертолеты! Только не выходите из машины!
— Понял…
— Все будет в порядке, ребята! Держитесь, недолго осталось!
Александр откинулся на спинку.
— Сколько времени?
Иванов медленно поднес к самым главам часы.
— Полпервого.
— Дня или ночи?
— Ночи.
Александр вытащил из коробка спичку и вставил в щель на приборной доске рядом с пятью другими. От второй прикурил — огонь выхватил из темноты заросшие щетиной скулы, красные воспаленные глаза.
— На двоих? — предложил он.
— Не хочу.
Александр курил, глядя перед собой.
— Чоботаря видел, — сказал он. — Стоит босиком в снегу — и смотрит… Хочу мимо пройти, а он смотрит…
Александр помолчал.
— Слушай, Олег… — он обернулся к Иванову, сосредоточенно хмуря брови, что-то соображая. — В голову не приходило раньше. Ты ведь в дежурной смене был в тот день. Вместе с Чоботарем.
— Да. А что?
— Ты видел это?.. То есть, где ты был, когда Люкин…
— Мыл трубы, — спокойно сказал Иванов.
— Нет, что ты делал, когда…
— Мыл трубы. С мылом.
— Его послали одного в пургу!
— Я бы не пошел.
— Да ты что, не понимаешь? У тебя на глазах убили беззащитного человека…
— Я бы — не пошел! — раздельно сказал Иванов. — А он пошел!
Александр беззвучно ахнул, во все глаза глядя на него.
— И ты живешь, и дышишь, про дембиль думаешь — и ничего? О добре и зле разговоры говоришь? Да ты же хуже их всех! Ты же больше виноват, чем этот недоумок Люкин!
Некоторое время Иванов мерил его глазами.
— Зато ты у нас добренький. За папиной спиной.
— Что? — взвился Александр.
— Ничего. Приехали, — Иванов схватился за ручку двери, но не бросаться же было, в самом деле, в пургу, — он отвернулся и закрыл глаза…
Пурга качала вездеход на снежных волнах, ветер ныл и ныл, будто жалуясь на тяжкую жизнь…
…из комнаты слышалось неясное, монотонное бормотание, в полуоткрытую дверь видна была худосочная спина мужика в пиджаке и его круглая лысина, аккуратно занавешенная хлипкими рыжими прядками. Мать сидела напротив, смотрела на него с радостным вниманием, с готовностью слушать все, что ей будут говорить.