Сегодня – позавчера
Шрифт:
– Это ты верно подметил. Как у тебя с самочувствием, старшина?
– Готов к труду и обороне!
– Эко ты громко! А Натан Аароныч что думает?
– Говорит, динамика очень положительная. Через месяц полностью восстановится от всех травм, кроме контузии, – ответил за меня комбриг.
– Не отправляйте меня в госпиталь. Я же там совсем заржавею, – взмолился я.
– А это не тебе решать. Многие под юбками жён прячутся, а ты недолатанный в строй рвёшься.
– Враг хозяйничает на моей земле. Не могу я ни о чём ином помышлять, пока до Берлина
– Ты нас родину любить не агитируй. Сказано – не тебе решать. Куда метишь его, Александр Дмитриевич? На взвод?
– Это лейтенантская должность.
– Где ты их возьмешь столько? На роты бы набрать. Знаю, что лейтенантская. Этих студентов, срочно в лейтёх переодетых, я за командиров и не считаю. По мне, лучше хороший сержант на взводе, чем мальчишка с кубиками.
– А сержантов где брать?
– Это да. Ну, так что думаешь?
– Он старшина. Вот пусть и старшинствует. В третьей роте второго батальона. Её как раз комплектовать стали. Заодно и подлечится.
– Завскладом? – я был сильно разочарован. Все планы коту под хвост.
– Смирна! Приказы командования не обсуждаются! Контузией совсем нюх отбило? Поговори мне ещё. На губу сядешь – быстро субординацию вспомнишь. Понял?
– Так точно!
– Уже лучше. Кругом! Шагом а-арш!
Я пулей вылетел из кабинета. И встал в растерянности. И что делать дальше?
– Кузьмин? – спросил меня политрук с «заплаканными» глазами.
– Я!
– Слушай сюда. Вот тебе «бегунок». Пройди все эти, кроме этого, кабинеты и ко мне. Что смотришь так? Запрос на тебя давно уже отправили, но они и до войны неделями телились, а сейчас вообще можно не ждать – на фронт раньше попадёте. Оформляйся с нуля.
– А когда на фронт?
Мой собеседник горько усмехнулся:
– Не боись – без тебя война не закончится.
– Да я знаю. Мне интересно, сколько мы тут проторчим.
– Планировали три месяца на формирование и ещё три на сколачивание и обучение, но сколько получится?..
– Понял, спасибо!
Тот пожал плечами, тяжко зевнул в кулак, потряс головой и углубился в бумаги, словно меня уже и нет. Да и то верно. Нечего мешать. Пошел я.
Меня мерили, взвешивали, щупали, опрашивали, записывали. Папка «бегунка» стремительно пухла от вклеенных справок, выписок, вкладышей. И так целый день. На улице уже смеркалось, когда я вернулся к «заплаканному». Он спал за столом, уронив голову на руки.
– А, ты. Всё? Быстро ты. Ну, пойдём. Провожу тебя заодно. Ты не думай, старшина, я уже третьи сутки из этого кабинета не выходил. Не могу больше.
– Да, я и не думаю, понимаю. Не продолжай.
– Денежное довольствие получишь завтра в кассе. За всё время с ранения сразу. Военком уладил этот вопрос. На котловое и вещевое – станешь в роте. А, ты же и есть старшина роты. Тем более – своя рука – владыка. Только рота ещё не сформирована, с нуля всё и начнешь. С интендантом поаккуратнее. Мужик он… непростой, скажем так. Разберёшься.
– Спасибо.
– За что?
– За всё. И за науку.
– Не за что.
– Как же это он тебя отпустит? Ты у него вроде секретаря?
– Да ладно. Бабу какую-нибудь возьмет. Дело нехитрое, справятся. А ты сам откуда?
– Я же контуженый. Не помню ни хрена. Так, местами.
– Да, неплохо тебя приголубило. Хорошо, к Натану Ааронычу попал. Он хирург от бога, тьфу ты, никак не отвыкну.
– И ты его знаешь?
– Да кто ж его не знает? В городе всего две больницы – узловая и земская. А хирургов по пальцам одной руки пересчитать. А Натан… Он ведь и на Халхин-Гол ездил, и в Финской в командировке там был. У него та-акой опыт! И мужик мировой. Даже золотой.
Вот так вот! Вот тебе и Натан. А мы ведь сдружились. Странно. В прошлой жизни я тяжело сходился с людьми. Друзей, не знакомых-приятелей, а именно друзей, у меня не было. У жены были близкие подруги, а у меня нет. И вдруг – Натан. Тем более – еврей. Он, оказалось, суетился за меня и перед главврачом, и перед военкомом, комбригом. А на самом деле, оказывается, не надо сотни друзей – один друг-еврей их с лихвой компенсирует. Говорят, они всюду ищут выгоду. А от меня что за прибыток? Пока для Натана только нервные расстройства. И материальные затраты. Еврея траты на меня. Можете поверить? Я бы не поверил.
Мы дошли по вечернему городу до казарм. Они и в наше время сохранились, правда, внутри я не был.
– Это со мной, – сказал мой спутник часовому на воротах. Часовой смерил меня взглядом, поправил винтовку на плече, но ничего не сказал.
Уже вечер, но на внутреннем плацу вышагивали солдаты. Рулил ими («И-раз, и-два, левой, выше ногу дери, мать вашу подери!») однорукий командир. Правый рукав гимнастёрки был пришит у самого плеча.
– Это твой комбат. Геройский мужик.
Мы подошли.
– Строй, стой! Раз, два! Разойдись! На сегодня всё.
– Здравствуйте, Андрей Николаевич. Вот, привёл вам пополнение. Старшина третьей роты.
Я представился.
– Натанов крестник, – кивнул он. Представился капитаном Бояриновым Андреем Николаевичем. И орден Боевого Красного Знамени на груди представил сам себя. Похоже, правда – герой. Только без руки и шрам на всё лицо собрал правую щёку в горькую усмешку.
– Надеюсь, сработаемся. А работы много предстоит. Пойдём, я покажу тебе твою старшинскую нору.
– Волков бояться – в лес не ходить.
– Что?
– Нам, татарам, что плясать, что работать, лишь бы пропотеть.
– А, прибаутки. Это хорошо. Вовремя сказанная – дух хорошо поднимает. Не вовремя – дисциплину разлагает. А знаешь, что такое армия без дисциплины?
– Стадо вооруженных баранов.
– Верно. Вижу, человек ты бывалый. Воевал?
– Не знаю. Контуженый я.
– А, Натан же говорил.
Мы прошли мимо вытянувшегося солдата, наверное, дневального, набравшего воздуха полную грудь – видимо, орать что-либо собрался, да так, чтобы оглушить. Но Бояринов остановил его жестом.