Секрет бабочки
Шрифт:
Не вызывало сомнений, что Якорь был одержим Сапфир. Преследовал ее, угрожал, пытался принудить ее к сексу с ним.
Мог он ее убить?
Вопрос пронзает насквозь, меня бросает в жар, я стремилась узнать это с того самого момента, как нашла ее статуэтку-бабочку. Я знаю, кем она была. Я знаю, что ее любили. Я знаю, что и она любила, даже когда любовь доставляла ей только боль, сводила с ума. Я знаю, что мой брат любил ее, пока не превратился в груду костей и зубов, и что Сапфир — Катерина — и я нашли друг друга: связались, по воздуху, через наши клетки, уж не знаю как. Нас связала какая-то
Я могу доказать, что ее жизнь что-то значила.
Я не смогла спасти моего брата, позволила ему уйти, как уходит вода через песок, позволила приливу унести его. Это мой шанс — возможно, единственный, который у меня будет, — что-то сделать, что-то изменить, что-то собрать заново, устранить протечку, склеить обломки в единое целое.
Нечеткая фотография возникает перед моим мысленным взором: чистая белизна ее футболки, чистая зелень глаз Орена, их алые губы.
Они были детьми. Теперь они ушли.
И когда я оглядываю заваленный моими вещами пол, ее лицо появляется между штукатуркой, и стеклом, и разбитыми вещами, поднимается над руинами, чтобы плавать в сумраке, прежде чем спуститься вниз по арке пыли.
«Я вижу тебя, Катерина, — думаю я, глядя на воздух, и пол, и разбитые вещи, — и скоро тебя увидят все».
Глава 28
Я смотрю на мобильник в моей руке, на имя из списка контактов Сапфир, высвеченное на дисплее: Якорь.
Мне нужно узнать, кто такой Якорь.
Сначала я целую дисплей, шесть раз. С тремя вдохами после каждого поцелуя. Восемнадцать — это число окутывает меня, успокаивает, поддерживает.
Блокирую свой номер, нажимаю «ВЫЗОВ».
Задерживаю дыхание, дрожу, слушаю гудки. Жду, выдыхаю, вдыхаю, снова слушаю. Тихий щелчок, потом автоматический голос: «В настоящий момент вызываемый вами абонент недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже». Я по-прежнему прижимаю мобильник к уху, жду, что раздастся реальный человеческий голос, хотя бы назовет имя. Не раздается.
Я возвращаюсь к списку контактов Сапфир — и мне приходится поцеловать дисплей еще шесть раз, когда я добираюсь до Птицы, чтобы двинуться дальше: восемнадцать означает «вперед, путь свободен», восемнадцать означает «ничто не причинит мне вреда». Так что можно искать телефон «Десятого номера» [27] , введенный в список среди прочих.
Возможно, Якорь знал о Птице. Возможно, это бесило его.
Я задаюсь вопросом, а был ли Якорь одним из постоянных клиентов Сапфир. Судя по сотням вызывающих дрожь сообщений, которые ей посылал Якорь, он наверняка встречался с ней там. Клуб был тем местом, где они в основном общались. Может, их единственным местом общения.
27
Поскольку контакты Сапфир введены на английском, то телефон Птицы (Bird) стоит в списке раньше «Десятого номера (Tens)», а Якоря (Anchor) вообще в самом начале.
Другие девушки не могли его не знать. По крайней мере, знали это прозвище, представляли себе, кто
Якорь.
Но мне нужно замаскироваться. Иначе я не рискну пойти туда, не рискну оказаться в узком коридоре, темной комнате, дверь которой откроется, чтобы проглотить меня. Не рискну почувствовать чью-то руку, сжимающую мне шею.
Я выбрала весь запас предупреждений: мужчина в черной маске так мне и сказал. Я задаюсь вопросом, не сам ли Якорь душил меня в темноте.
Я поднимаю с пола рюкзак, достаю из стенного шкафа бюстье Сапфир. Косметику. Юбку. Это все, что у меня есть, — но этого явно недостаточно. Мне нужно стать неузнаваемой.
Я поднимаюсь, вытираю влагу с глаз с одинаковой силой, по три раза, быстро смотрюсь в одно из настенных зеркал: к счастью, все девять целехоньки. Мои кудряшки сместились не на ту сторону лба: открыли шрам над левым глазом. Я хочу их зачесать, но не делаю этого, потому что мешает пришедшее в голову имя: Флинт. Который не Птица. Чьи губы я ощущала — теплые, мягкие. Может, он совсем и не лгал. Может, он действительно думал, что я красивая.
Я фыркаю, глядя на мою белоснежную кожу, клубнично-розовые щеки, спутанные волосы, большие глаза — зеленые, но ближе к оливковым, чем у Орена. Я не видела Флинта с того дня, когда мы целовались и я убежала без объяснений, без единого слова.
Флинт, он единственный, кто мне нужен. Флинт, парень, которому я нравлюсь, со шрамами, с синяками, какая есть. Парень, с которым я не боялась развалиться на части, а это означает, что он — дом. Я чувствую жар и покалывания в нижней части живота. Он мне поможет.
И я должна извиниться перед ним.
Сидя в автобусе по пути в Гдетотам, я смотрю в окно, ищу ориентиры. Дергаю за шнур, как только мы проезжаем «ГРАНДИОЗНУЮ РАСПРОДАЖУ СЫРОВ», потому что дом Флинта уже близко. Автобус со скрипом останавливается.
Я тук тук тук, ку-ку, тихонько, игнорируя взгляды тех, кто сидит близко, прохожу два квартала пешком до нужной мне парикмахерской. Слежу за трещинами, считаю квадратные плиты, чтобы изгнать из головы мою кричащую, разгромленную комнату. Полностью не получается, все равно возникают образы треснутых, раздавленных кукол, отвалившихся клавиш пишущей машинки, пустые гнезда. Никаких аккуратных, теплых групп по девять, шесть и три. Одно большое захоронение.
Я подхожу к мраморным ступеням, которые ведут в парикмахерскую: между ними и автобусной остановкой пятьдесят одна квадратная плита. Меня наполняет тревога после того, как я стучусь в дверь. Шесть раз. По три в каждую панель. Я задаюсь вопросом, что произойдет, когда он увидит меня. Прижмет ли он меня к груди? Поцелуемся ли мы? Должна ли я поцеловать его первой, потому что именно я удрала при нашей последней встрече? Должна ли извиниться? Пустит ли он меня на порог?..
Но он не подходит к двери. Я стучу снова. Девять, девять, шесть — я стучу ногами в промежутках между стуками в дверь. Кар-р-р, каркает за спиной ворона, три раза. Три означает «иди, делай что-нибудь, ты под защитой». Я берусь за ручку, и она поворачивается. Дверь открывается.