Секрет механической птицы
Шрифт:
О! Ну и хитрец же вы, мистер Чэнь!
Я плавно поднимаю лампу, вешаю её на крюк у себя над головой, чтобы осветить, пусть и неярко, всю уборную. Наклонившись вперёд, я снова заглядываю внутрь.
Несмотря на лампу над головой, я еле-еле различаю спрятанное сбоку. Оно на расстоянии вытянутой руки, но вокруг всё забрызгано испражнениями.
Если снять куртку и рубашку и дышать неглубоко, то есть шанс дотянуться. Раз мистер Чэнь спрятал здесь чертежи, значит, я достану их, неважно насколько это противно.
Раздевшись
Промасленный холст?
На моё запястье падают какие-то хлопья. Я не вижу их, но догадываюсь, что они собой представляют. Медленно и осторожно я смыкаю пальцы, захватывая таинственный свёрток, притаившийся у стенки выгребной ямы. Он холодный, твёрдый и мокрый. На ощупь вроде мяча. Мяча, завёрнутого в тряпицу.
Вернувшись во двор, я наполняю ведро чистой водой и ополаскиваю себя, лампу и свёрток. Я вытираюсь перепачканной рубахой и натягиваю её обратно. Рубаха сырая, я весь мокрый, и там, где жёсткая ткань касается кожи, бегут мурашки. Я натягиваю сверху куртку и при свете лампы разглядываю содержимое таинственного свёртка.
– Эй, Атан, ты где там? – В дверях кухни возникает дядя, всматриваясь в темень двора.
Запахнув шерстяную куртку, я прячу сырой свёрток под мышку. Он тяжёлый и норовит выскользнуть, так что приходится прижать его локтем к боку, чтобы не упал.
– Здесь, – откликаюсь я.
– Готово?
– Готово!
– Ну тогда пойдём из этого проклятого дома. – Дядя уже загрузил всё на свою телегу, стоящую перед домом. – Передай маме, что я забегу позже, только выброшу эту пакость на свалку. – Он останавливается и оглядывает меня в сгустившихся сумерках. – Эй, парень, ты что, в дерьмо с головой нырнул?
Глава 7
Стоит мне войти в лавку, как матушка хватает меня за запястье и тащит вниз, в кухню.
Должно быть, уже заждалась.
– Давай, плещи, не жалей, – кричит она Полли, которая знай льёт горячую воду, от которой валит пар, в огромный чан, тот самый, что мать использует для окраски тканей.
– От тебя несёт, Атан, – заявляет Битти со своей табуретки.
Я кидаю ей бумажных птичек.
– Вот, возьми. Может, разберёшься, как их складывать, и новых наделаешь.
Матушка стягивает с меня куртку.
– Мам, не надо, я сам справлюсь. – Я прижимаю рукой драгоценный груз, обёрнутый в промасленную ткань.
– Я ж говорила, что от него нести будет, как из выгребной ямы, – морщится мать.
Она права. От меня воняет. И это после одной-единственной
– Мам, а это правда насчёт работы золотарём? – спрашиваю я. – Ты решила отправить меня к ним?
Матушка с Полли переглядываются.
– Кто тебе сказал? – интересуется мать.
– Дядя.
Она делает глубокий вздох.
– Я не горжусь этим, но тебе надо зарабатывать на жизнь. У тебя есть время до Нового года, чтобы подыскать работу получше.
Я открываю рот, готовясь спорить, но Полли шикает на меня, и вместо этого я бросаюсь к задней двери.
– Я разденусь во дворе, раз от меня так дурно пахнет. – Бочком, бочком, чтобы никто не приметил драгоценного свёртка, я выбираюсь на улицу, скидываю вонючую куртку, оставляя тканевый шар под подкладкой, и бросаю и то и другое прямо на промёрзшую землю.
Разуваться во дворе было бы страшно больно, не будь он посыпан соломой для кур, которая хрустит под ногами, когда я погружаюсь по самые лодыжки. Я раздеваюсь почти догола и стою, дрожа, пользуясь прикрытием темноты, чтобы содрать с таинственного свёртка обёртку.
– Живей! – окликает меня мать.
– Да, сейчас, штаны расстегну!
Пальцы скользят по промасленной ткани, отчасти из-за холода, но в основном потому, что я не вижу, что делаю, и пальцы не слушаются. Подняв голову, я вижу, что туман слегка светится. Значит, луна уже поднялась, просто отсюда её не видно.
Я всё ещё пытаюсь развернуть ткань, чтобы добраться до того, что скрыто внутри.
– Ванна готова, монсеньор, – зовёт меня Полли от двери.
– Иду! – откликаюсь я.
Замёрзший до полусмерти, в одном исподнем, я ещё раз отчаянно пытаюсь развернуть свою находку. Пальцы наконец-то цепляются за какую-то нитку и я выдёргиваю её.
– Идём, вода стынет, я целую вечность её подогревала.
Я продолжаю выдёргивать нитки, пока шов не поддаётся.
– Я не буду мыться, пока вы все смотрите.
– Она ещё не такое видела, – заявляет матушка, подходя к двери. Они меня не видят, а я чётко различаю их силуэты в красноватом свете с кухни.
Развернуть мою находку оказывается той ещё задачкой. Наконец последняя нитка рвётся, шов распарывается, и я сдираю обёртку. Мне на ладонь выпадает полированная сфера. Ничем не воняющая, гладкая, как драгоценное дерево.
Из дома доносятся звуки льющейся воды – в ванну доливают кипятка. Я лихорадочно думаю, куда бы спрятать шар. В шапку? Единственное, что не воняет. Я убираю драгоценную находку внутрь и забрасываю в дом, маскируя хворостом и надеясь, что никто не заметит.
Матушка с Полли стоят как пара тюремщиков, скрестив руки, когда я прохожу между ними.
Несмотря на всё их возмущение, я наотрез отказываюсь снимать подштанники, покуда вода не делается настолько грязной, что меня не видно. Продолжая болтать, они доливают кипятка и скребут мне спину и моют волосы.