Секрет под перьями
Шрифт:
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.
Аплодисменты смолкли, и зрители потянулись в фойе. Кто просто прогуливался,
Прилично, но несколько старомодно одетый мужчина лет шестидесяти пяти по обыкновению направился в театральный буфет.
Дома он практически не употреблял спиртного, считал, что для одинокого человека это прямой путь к алкоголизму, но в театре, особенно в оперном, непременно выпивал бокал шампанского или пятьдесят грамм коньяку. Так сказать, для полноты ощущений.
Вот и сейчас он взял бокал с золотистым напитком и направился к свободному столику.
Однако не успел он пригубить коньяк, как рядом с ним раздался неприятный гнусавый голос:
– Папаша, можно присоседиться?
– Присаживайтесь, – машинально ответив согласием, пожилой мужчина поднял глаза.
Его сосед выглядел очень странно. То есть, разумеется, на улице или в общественном транспорте он смотрелся бы вполне нормально: короткая стрижка, мясистый загривок, маленькие злые глазки, глядящие исподлобья, кожаная куртка, едва не лопающаяся на широких плечах… такие субъекты сейчас встречаются буквально на каждом шагу, но в оперном театре, на «Тоске», подобный персонаж казался неуместным. Пожилой мужчина невольно отстранился и оглядел соседние столики – нет ли за ними свободного места.
– Что, папаша, не нравлюсь? – сосед осклабился, сверкнув золотым зубом, и положил на стол тяжелую руку с короткими, поросшими рыжим волосом пальцами. – Не дрейфь, пробьемся!
– Отчего же? – пожилой мужчина постарался вежливо улыбнуться. – Я хорошо отношусь к современной молодежи… особенно если она тянется к культуре. Вот вы, молодой человек, пришли в театр… значит, вам нравится опера?
– Не особенно… – признался золотозубый. – Честно говоря, папаша, я эту оперу терпеть ненавижу. Вот опер у меня был знакомый, так я бы его просто голыми руками задушил! Редкая сволочь…
– Если позволите, я пойду, – пожилой мужчина начал приподниматься из-за стола. – Кажется, уже был первый звонок…
– Не спеши, папаша! – золотозубый положил руку ему на плечо и с силой придавил. – Ты вон, я гляжу, еще бормотуху свою не выпил! Сиди, расслабляйся…
– Что вы себе позволяете… – пожилой скосил глаза на короткопалую руку и разглядел на ней лагерные татуировки. Старое сердце тревожно забилось, во рту пересохло. Он взял себя в руки и сильным движением плеча сбросил ладонь уголовника, негромко проговорив:
– Остынь, парень! Здесь тебе не дешевый кабак!
– Ага, и не зареченский шалман… – вполголоса отозвался парень, криво улыбнувшись.
– Что? – перед глазами пожилого мужчины замелькали цветные пятна, в висках застучало.
– Ничего! Сиди, Лабух! Разговор есть!
Ему показалось, что свет в зале померк.
Сорок лет никто не называл его этой кличкой… он надеялся прожить остаток жизни и больше никогда ее не услышать. И вдруг… как будто приоткрылась дверь в прошлое, и оттуда потянуло холодом. Этот парень… он слишком молод, его тогда и на свете не было…
– Привет тебе от Соленого! – проговорил уголовник вполголоса. – Велел спросить, не забыл ли ты его… его и завмага Пал Палыча…
Не забыл ли он…
Да он скорее забудет самого себя.
Умирать будет – непременно вспомнит тот день…
Это было примерно сорок лет назад, когда он был глупым, молодым и некультурным. Он жил в небольшом старинном городке Зареченске, где была птицефабрика, завод минеральных удобрений, пересыльная тюрьма, извилистая речка Сысойка, в которой все местные пацаны ловили плотву и щурят, две церкви и Дом культуры. Еще в Зареченске по странной иронии судьбы была музыкальная школа. И в эту самую школу отдала его мать. Она работала бухгалтером на птицефабрике и хотела, чтобы ее единственный сын, ее кровиночка, выбрался из нищеты и мрака провинциальной жизни. Почему-то она вообразила, что зареченская музыкальная школа поможет ему в этом.
Музыкальную школу он окончил без большого труда, но учиться дальше не получилось. Для этого у него не было достаточных способностей, а у матери – достаточных связей. Музыкальная школа действительно помогла ему только в одном: он выяснил, что обладает абсолютным слухом. Правда, тогда же он узнал, что абсолютный слух без связей ровным счетом ничего не дает.
В армию его не призвали: кроме абсолютного слуха у него обнаружилось плоскостопие. Возможно, для этого все же хватило связей его матери.
И в то же время на птицефабрике обнаружилась значительная растрата: мать, стараясь создать единственному сыну приемлемые житейские условия, запустила руку в карман государства. Ее отправили не в свою, зареченскую тюрьму, а куда-то очень далеко, на восток, в другой конец одной шестой части суши. Ее отправили так далеко, что сын ни разу не воспользовался правом на свидание.
Он очень разозлился на мать. Не на то, что та проворовалась, а на то, что попалась и оставила его в нищете.
Тут-то ему и пригодился абсолютный слух: окончив курсы в областном центре, он стал работать настройщиком. Как ни странно, в их городке многие родители покупали своим детям музыкальные инструменты. Чаще всего – недорогие пианино ленинградской фабрики «Красный Октябрь», но попадались и довоенные немецкие рояли, так что профессия настройщика оказалась довольно востребованной.
Кроме того, время от времени он подрабатывал на свадьбах и похоронах – играл на трубе в составе маленького самодеятельного оркестра, которым руководил старый аккордеонист, преподаватель из музыкальной школы. Тогда-то он и получил среди местной шпаны сомнительную кличку Лабух.
С местной шпаной он сталкивался довольно часто: как-никак они выросли на одних пустырях, в детстве вместе ловили рыбу в речке Сысойке и лазали за яблоками в чужие сады. Теперь все выросли и занимались другими делами, более серьезными, чем кража яблок, но Лабух время от времени играл с прежними приятелями в карты или пил пиво в шалмане, расположенном напротив тюрьмы, где веселая буфетчица Люська иногда наливала в долг.