Секрет политшинели
Шрифт:
– А может быть, он немцам о нашей армии тоже немало ценных данных сообщил?!
– Что значит «может быть»? На каком основании вы это заявляете?
– А на том основании, товарищ капитан, что этот гаврик Данилов, после того как Шведов ходил в разведку к немцам, по его указанию связался с немецким офицером по телефону. Он сам это подтвердил. Только подписывать не желает.
– И правильно делает, – сказал капитан. – Ерунда это все. Шведов мною из-под охраны освобожден и будет следовать в свою часть или в распоряжение запасного полка фронта, если
При этих словах капитана я буквально подскочил от радости.
– Спасибо, товарищ капитан! Шведов – это прекрасный человек. Это очень правильно, что вы его освободили. И меня, конечно, тоже нечего здесь держать. Да здравствует справедливость! – закричал я. – Разрешите пожать вашу руку.
Я кинулся было к капитану, но он остановил меня суровым окриком:
– Смирно! Вы что, в своем уме, Данилов?! Вы на военной службе находитесь. Что за телячьи нежности вы здесь разводите?!
– Простите, товарищ капитан. Простите меня, пожалуйста, – залепетал я. – Но вы поймите… За что такое… такое страшное… А вы все по справедливости…
Тут ноги мои подогнулись, я повалился на стул. Из глаз у меня в три ручья полились слезы. Я ждал, что сейчас последует новый окрик капитана, но поделать с собой ничего не мог.
Заговорил, однако, Будяков.
– Простите и меня, товарищ капитан. Только вы не имеете права отпускать задержанных при таких показаниях. Их вместе с актом о задержании и протоколом первичного допроса полагается отправить куда следует.
При этих словах Будякова я разом успокоился. Улетучилась проклятая благостность, которая вдруг разлилась во мне и наплыва которой я не выдержал. Я вытер глаза и встал по стойке «смирно».
– Прекратите рассуждать, Будяков, выполняйте приказание, – сказал капитан. – Данилов, идите вниз. Там Шведов вас ждет.
– Какое приказание мне выполнять, товарищ капитан? – спросил Будяков. – Данилова вы отпускаете на свою ответственность. А какие еще приказания? Я не вам подчинен, а майору…
– Ошибаетесь, лейтенант, – возразил капитан. – Подразделения второго эшелона переходят к обороне. Я назначен начальником данного участка обороны. Приказываю вам, лейтенант, взять наряд бойцов и погрузить на машину документы строевой части. После этого немедленно получить у старшины боевое оружие и занять место в обороне.
– Есть занять место в обороне участка, – тихо сказал Будяков.
Капитан направился было к двери. Но в этот момент из сада донеслись пулеметные очереди, послышалась беспорядочная винтовочная стрельба. В доме забегали, закричали. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал старшина Доценко.
– Немцы! – крикнул он, обводя помещение ошалелым взглядом. – Товарищ капитан, на высоту прорвались немцы. Атакуют наше расположение!
– Немцы?! – капитан задул коптилку, сорвал с окна бумажную штору и распахнул ставни. Пулеметные очереди и винтовочные выстрелы зазвучали очень явственно.
– В оборону!
Внизу по коридору затопали. Несколько раз прозвучало: «Немцы! Немцы!». Это же слово прокричал истошный женский голос. Прокричал с такой силой и с таким отчаянием, словно фашисты уже ворвались в дом, словно уже протянули руки к женщине.
Будяков дернулся, схватил со стола протокол, смял его, запихал в полевую сумку и вылетел из комнаты.
В кромешной тьме, наткнувшись на стол, запнувшись о стул, я добрался до окна. Небо пылало ярче прежнего. Где-то неподалеку, левее дома, заливался пулемет.
Я спустился по темной лестнице на крыльцо. По освещенному заревом саду между деревьями бегал капитан. Его кожаный реглан отливал бронзой. Капитан указывал, где кому занимать оборону.
Возле крыльца стояли две женщины в военной форме без знаков различия. Одна пожилая, другая совсем юная. У обеих через плечо висели санитарные сумки. Из чьей-то фразы я понял, что пожилая – секретарь, а девушка – машинистка разведотдела.
Майор распоряжался отправкой машины с документами. Под его наблюдением грузили каким-то имуществом одну из полуторок. Здесь же я увидел задержавшего меня лейтенанта.
– Саня! Сюда, быстрей! – это голос Андрея. В тусклом свете зарева узнаю его спину. Он что-то с усилием вытягивает из дверей сарая.
– Андрей! Андрей! – со всех ног кидаюсь к нему.
Рядом с Андреем лежит вытащенная из сарая плащ-палатка. Все наше имущество – винтовки, трофейное оружие, ремни с подсумками – цело.
– Андрей! Вот мы и опять вместе!
– Опять воюем, Саня. Снаряжайся быстро!
На мне снова каска, ремень. Десятизарядку я закинул за плечо. Для рук, чувствую, будет много дела.
Я вижу перед собой прежнего Андрея. Перетянутый ремнем, с винтовкой за плечами, с трофейным пулеметом в руках, он стоит, чуть расставив ноги, на фоне багрового неба.
– Фашисты рядом, Саня.
– Знаю.
– Подтащим этот арсенал на позицию.
Слово «позиция» не очень-то подходит к сложившейся здесь обороне.
Пограничники комендантского взвода лежат цепочкой прямо на траве. Нескольких штабных командиров с пистолетами и вовсе нельзя считать сколько-нибудь серьезной военной силой.
Мы с Андреем отнесли плащ-палатку к большому дереву, возле которого залег начальник разведотдела.
– Капитан-то нестроевой, – шепнул мне Андрей. – И вроде вообще не кадровый.
Андрей подошел к капитану.
– Товарищ капитан, разрешите доложить. Вот трофейные автоматы и ручной пулемет. Запасных магазинов мало. Но патронов хватит для одного хорошего боя.
– Ясно, сержант. Младший лейтенант Корнейко, ко мне.
На правом фланге цепочки пограничников поднялся долговязый человек в плащ-палатке и в каске. Он направился к нам короткими перебежками. Когда он падал на траву, развевающаяся за его плечами плащ-палатка оседала вслед за ним. Казалось, по саду летит огромная летучая мышь.