Секрет политшинели
Шрифт:
Но что же крылось за словами Папы Шнитова «секрет политшинели» по существу? В чем же на самом деле состоял тот «секрет», при помощи которого он сумел расположить к себе полторы сотни солдатских сердец?
Одного лишь хорошего характера и добродушной улыбки для этого не хватило бы.
Папа Шнитов был человеком необычайно деятельным. Он не оставался в покое ни на одну минуту. Ходил быстро, небольшими шагами, немного вразвалку. Куда бы он ни топал в своих широких подшитых валенках, все знали: бежит с очередной заботой. И хотя его тяжеловатая, качающаяся походка менее всего походила на полет птицы, его постоянная беготня – то по расположению роты,
Сказать, однако, что он занимался буквально всем, что необходимо солдату на передовой, – теплыми портянками, рукавицами, пайками, означало бы ровно ничего не сказать о нем лично. Всеми этими вопросами занимался и капитан Зуев. Забота командира роты о солдатах неизменно выражалась в словах: «Всех накормить!», «Всем выдать курево!», «Всех тепло одеть!». Не было ничего удивительного, когда однажды он по привычке перед атакой воскликнул: «Всем быть в первых рядах!».
Разумеется, и для замполита также было важно, чтобы накормлены были все и чтобы все были в первых рядах. Но Папа Шнитов, такой, каким его полюбили солдаты, в своем особенном, именно ему присущем качестве, возникал там, где данному человеку требовалась вдруг помощь в большом или малом деле, в большой или малой беде. Папа Шнитов был из той породы людей, для которых самая большая радость – приносить радость другим. Поскольку однако, перефразируя слова Маяковского, «планета война» для радости мало оборудована, ему для достижений той или иной цели не раз приходилось прибегать к разного рода ухищрениям и выдумкам. То и дело порождал он самые неожиданные идеи, которые потом неутомимо воплощал. Некоторые его «секреты» были на первый взгляд предельно наивны, зато другие отличались весьма искусной выдумкой.
Папа Шнитов был начитан в политической литературе и любил повторять известную формулу: чтобы вытащить всю цепь, необходимо ухватиться за главное звено.
Первым главным звеном, за которое он по прибытии в роту ухватился, была переписка солдат. Вызнав адреса родственников своих бойцов, Папа Шнитов засел за работу. Вечерами в своей землянке, при свете фитиля, вставленного в гильзу тонкого зенитного снаряда, он писал письма. Обмакнув вставочку в чернильницу-непроливайку, он сосредоточенно рассматривал кончик пера, будто хотел узнать, что же это перо сейчас сочинит. Потом, как бы выяснив это, произносил «ага!», еще шире распространял по лицу улыбку, склонял голову набок и начинал писать. Он заполнял лист, вырванный из тетрадки, крупным искренним почерком, свободным от каких-либо росчерков и закорючек.
Так священнодействовал он по вечерам больше месяца. Через некоторое время почти все бойцы, по очереди, прочитали в письмах из дома взволнованные строки. Матери, жены и невесты писали, как они плакали от радости, узнав из письма замполита, что их сын, муж или жених является лучшим воином подразделения. Отцы и братья сообщали, что они с гордостью зачитывали письмо замполита – кто на заводе, кто в воинской части. В некоторых деревнях письмо Папы Шнитова о славном земляке читалось на сходках.
Всякий, кто получил из дома такое письмо, хотя и удивлялся, все же не мог не обрадоваться. Солдат шел благодарить Папу Шнитова. Разговор этот каждый старался вести с ним наедине, стесняясь товарищей. Ходить в «самых лучших», как известно, всегда несколько неудобно, будь то в школьном классе, в боевой роте, да и вообще где бы то ни было.
Настал
– Стыдно, солдат Пантюхов! Посмотри на себя! Ты ведь худший в роте солдат! Хуже всех несешь службу!
Папа Шнитов, только вчера вручивший Пантюхову письмо из дому, делал командиру роты еле заметные знаки и тихо произносил что-то вроде: «Ну уж и худший… Ты уж слишком…». Этим он только подлил масла в огонь.
– А ты, Папа Шнитов, не заступайся! – громко возразил капитан. – Сам знаешь, что это за боец! Вздрючить его давно надо было, а ты заступаешься!
Пантюхов – небольшого роста щуплый солдатик, в шинели не по росту – слушал эти слова молча, стоя по стойке «смирно». Глаза его часто моргали и щурились, точно в каждый из них попала соринка, которую он не мог смахнуть неподвижно прижатыми к бокам руками.
– Товарищ капитан, разрешите обратиться? – выкрикнул вдруг командир отделения Самсонов. – Несправедливо, товарищ капитан. Пантюхов вчера посреди дня бриться стал. И сегодня с утра побритый ходит. И оружие он начистил. А насчет шинели, так он в хозвзвод отпрашивался. Хочет, чтобы подогнали ее покультурнее. Короче – какая-то муха его вчера укусила.
В строю засмеялись. Капитан Зуев несколько смутился. Он быстро подошел к Пантюхову, провел тыльной стороной ладони по его щеке и покачал головой. Пантюхов шагнул вперед, сдернул с себя автомат и молча протянул командиру роты.
– Не надо. Верю, – сказал капитан. – Становись в строй. Вот так и служи…
– Что это с ним? – спросил он, возвратившись к Папе Шнитову. – Какая такая муха его укусила?
– Секрет политшинели, – ответил тот по своему обыкновению. Этот «секрет» открылся для всех в тот же день. Растерянный Пантюхов показал в землянке полученное им вчера из дома письмо. Под громкий хохот пошло чтение одного письма за другим. Веселая эта работа перекинулась во все землянки, в траншею на передовой, в хозвзвод, к полевой кухне…
Папа Шнитов нисколько не огорчился этим разоблачением. Он ждал его.
– Посуди сам, – говорил он каждому, кто подходил к нему с некоторой претензией. – Для родных – ты и есть самый лучший боец. В обратном ни одну мать не убедишь. Никакой папаша не захочет поверить, что его сын плохой воин. А главное – ты и на самом деле молодец. Ну пусть сегодня еще не лучший, так будешь лучшим. Поверь опыту. Я уж знаю каждого, кто на что способен.
– А как же насчет подвига? – смущенно спрашивал солдат. – Там в письме вы и про подвиг мой написали…
– Написал, – подтверждал Папа Шнитов. – Ведь оно так и есть. Каждый день, что ты провоевал на нашем Ленинградском фронте, – это самый настоящий подвиг, какого в истории еще никто не совершал! Не веришь? Спроси у ефрейтора Нонина. Он всю историю наизусть знает.
В конечном счете наивная «педагогика» Папы Шнитова оказала воздействие. Похвала, тем более, если она преувеличена не настолько, чтобы человек вовсе переставал сам себя узнавать, придает ему уверенность, рождает желание подняться на ее уровень и, бывает, вдохновляет на истинный подвиг.