Секрет политшинели
Шрифт:
В другой раз ефрейтор Нонин потратил немало времени, чтобы доказать, что христианское вероучение, к которому принадлежат и баптисты щукинского толка, не только не исключало кровопролития, а, наоборот, на протяжении веков служило знаменем самых кровавых побоищ. В ход пошли напоминания о крестовых походах, о религиозных войнах. Подробно было рассказано о Варфоломеевской ночи в Париже и об избиении еретиков в Московии. Поделом досталось инквизиции и черной сотне.
Несмотря на то что ефрейтор Нонин не менее чем на четверку изложил все, что он должен был знать на эти темы по курсу истфака, его слушатель, усердно нарезавший щепу или штопавший чей-нибудь носок, ничуть не поколебался.
– Все так, все так, – говорил он. – Церковная вера себя осквернила и кровопролитием, и нарушением других
Не раз приходил в землянку Папа Шнитов. Он, пользуясь его собственным выражением, «насквозь прокомиссаривал» баптиста разговорами о сущности войны с фашизмом и о всемирном ее значении. Щукин и тут кивал в ответ, но со своей позиции не сдвинулся. Папа Шнитов заметно приуныл. Приближался день, когда Щукина должны были отправить в дивизию для предания суду военного трибунала. Папа Шнитов не знал, что в этом вопросе возникали некоторые затруднения. Он искренне хотел спасти молодого человека от сурового и позорного наказания. Но все меры убеждения, казалось, были исчерпаны. Капитан Зуев при каждом удобном случае подтрунивал над Папой Шнитовым:
– Ну, что, замполит, заела твоя агитация и пропаганда?! На что надеешься?
– Подождем до конца уговорного срока, – отвечал тот. – Может быть, сама война чего подскажет.
Когда Папа Шнитов произнес эти слова, он, видимо, уже вынашивал тот поразительный «ход конем», который потом и осуществил. Ход и в самом деле подсказанный самой войной.
На третий день после появления в роте баптиста произошло событие, одновременно и смешное, и прискорбное. Рота как раз тогда и получила задание добыть «языка». Командованию армии был срочно нужен офицер противника. Необходимо было пролить свет на замеченную в тылу передовых частей фашистов перегруппировку. Несколько попыток армейских разведчиков захватить нужного фрица не увенчались успехом. Тогда было решено подключить к выполнению этой задачи подразделения передовых частей армии, бойцы и командиры которых вжились в обстановку на своих участках обороны.
Начальник разведки дивизии майор Гамильтон выбрал для проведения операции роту, в которой был замполитом его приятель Папа Шнитов. Рота к тому времени имела уже прочную славу надежного, дисциплинированного подразделения.
Гамильтон объявил обещание командующего армией: те, кто приведет «языка», будут награждены медалью «За отвагу». Охотников пойти в опасный поиск нашлось немало, но после тщательного отбора были назначены сержант Охрименко, не раз ходивший в тыл врага, и сержант Тимохин, дисциплинированный немолодой уже человек, воевавший под Ленинградом с первых дней блокады. Пробраться в тыл врага и возвратиться назад с «языком» было в условиях Ленинградского фронта делом сложным. Война здесь носила позиционный характер. Линии окопов с обеих сторон были сплошными. Непросто было преодолеть даже свои минные поля и проволочные заграждения. Для этого требовалась исключительная точность в следовании по проходам, оставленным саперами. Малейшее отклонение в сторону – рискуешь нарваться на свою же мину. Неловкое движение при подползании под колючую проволоку, и зазвенят пустые консервные банки, привязанные попарно к рядам «колючки». Конечно, баночные «концерты» устраивает и ветер. Но фашистские пулеметчики в любом случае поливают «зазвеневший» участок из тяжелых пулеметов. А уж о вражеском предполье что говорить! Где там лежит заметенная снежком мина, неизвестно.
Над линией немецких окопов по всему периметру блокадного кольца – от устья Невы у Шлиссельбурга до берега Финского залива под Стрельной – по ночам через каждые сто метров то и дело летят в небо синие молнии осветительных ракет. Каждая из них, пока взлетает и падает, ярко освещает на одну-две минуты предполье перед данным участком. Тем не менее наши разведчики постоянно проникали в расположение противника. Для обеспечения успеха разведки обычно предпринимались серьезные меры поддержки.
И на этот раз пулеметный взвод был готов подавить пристрелянные пулеметные точки противника. Сержант Кирюк, искусный пулеметчик, должен был углядеть и мгновенно залить свинцом всякую вновь объявившуюся в расположении врага огневую точку. Стрелковый взвод лейтенанта Зипунова готовился к атаке, отвлекающей в сторону от маршрута движения разведчиков, если противник вдруг проявит активность на их пути. Снайпер Бозарбаев с двумя учениками выдвинулся в «секреты». Их задачей было встретить прицельным огнем вражескую группу преследования в случае, если она выползет в ничейную полосу, чтобы отбить захваченного разведчиками «языка». И наконец, в распоряжении Гамильтона находился наблюдатель артиллерийского полка дивизии, готовый вызвать огонь в любой указанный начальником разведки квадрат.
Охрименко и Тимохина инструктировали все по очереди – Гамильтон, саперы, пулеметчики, командир роты, Папа Шнитов и даже артиллерийский наблюдатель. Предусмотрено было как будто бы все. Непредвиденной оказалась только одна маленькая деталь. Но, как это часто бывает, именно она – эта одна-единственная непродуманная мелочь – сорвала успех всей операции. Охрименко и Тимохин благополучно пробрались в расположение противника и возвратились обратно с «языком». На обратном пути Тимохин, прикрывавший отход, был ранен в бедро. Охрименко один волок по снегу связанного немецкого офицера с кляпом во рту. Бозарбаев и два других снайпера прикрыли Тимохина метким огнем, а потом помогли ему добраться до нашей траншеи. Операция прошла на редкость удачно. Начальник разведки, командир роты и Папа Шнитов горячо поздравляли Охрименко и раненого Тимохина. Однако ликование было преждевременным. Когда немца развязали и вынули у него изо рта кляп, выяснилось, что он мертв. Могучий Охрименко задушил его, сам того не заметив, пока волок по снегу, обхватив за шею.
Безмолвный «язык» оказался обер-лейтенантом из полка, который противостоял на данном участке нашим частям. Было ясно, что он мог о многом рассказать командованию армии.
Капитан Зуев, уже успевший сообщить «наверх», что разведка возвратилась с «подарком», был вне себя от досады и ярости. Николай Максимилианович сокрушенно повторял: «Нонсенс! Не нахожу другого слова. Самый настоящий нонсенс!» Больше всех страдал Охрименко. Он стоял перед командиром роты, опустив голову.
– Посылайте мене ще раз. Иншого фриця пиймаю – ще кращого, ниж цей.
– Еще краше?! – кричал капитан Зуев. – Теперь, значит, голову оторвешь, так, что ли?
– Ни! Як ридну маты, як свою наречену, як свою кохану буду його оберегаты!
Папе Шнитову все же удалось успокоить капитана и незадачливого разведчика.
– В конце концов Охрименко все-таки совершил подвиг – пробрался в тыл врага и уничтожил фашистского офицера, – рассудил он. – А свою ошибку пусть сам и исправляет.
Николай Максимилианович с ним согласился, добавив, что выполнение задания командования отменить нельзя, что добывать «языка» придется и что Охрименко, несомненно, лучше других подготовлен к повторному поиску. Всплыло соображение, сыгравшее роль еще при первом отборе разведчиков. К удивлению самого Охрименко, Николай Максимилианович обнаружил у него тогда отличное немецкое произношение.
– Як же так? Я же знаю всього два слова з нимецькои мовы: «Хендехох!» – пожимал плечами Охрименко.
– Вот именно, дорогой! – разъяснил Николай Максимилианович. – Я и хочу сказать, что вы лучше всех в нашей дивизии произносите все сто процентов известных вам немецких слов. Даже лучше меня и переводчика Гольдберга! Ваше украинское «гэ» и немецкое «аш» абсолютно идентичны по звучанию. Вот почему, – закончил свою краткую лекцию Гамильтон, – ваше «H"ande hoch» прозвучит для любого немца весьма убедительно.
Тогда, перед первым походом в тыл врага, Охрименко был недоволен тем, что у него обнаружилось немецкое произношение. Теперь, желая во что бы то ни стало во второй раз пойти за «языком», он сам напомнил о своем преимуществе. Вопрос был решен. Оставалось подобрать ему напарника вместо Тимохина.
Капитан Зуев назвал несколько фамилий бойцов и сержантов. Однако Папа Шнитов по различным поводам отвел всех без исключения названных командиром роты. Наконец капитан Зуев потерял терпение.
– Называй тогда сам, если тебе мои предложения не нравятся! – проворчал он в ответ на очередной отвод.