Секрет рисовальщика
Шрифт:
— Только в виде исключения! Можешь выпить зараз, а можешь растягивать. Но больше не получишь, понял?
Я пожал плечами с таким безразличным видом, что даже сам себе поверил.
— За встречу! — произнес Кацев и запрокинул голову.
Когда мы немного перекусили, Матвей Моисеевич поинтересовался:
— Так зачем же вам медиум-то понадобился?
— Да это мы просто дурачились, — отмахнулся Алексей.
Кацев вдруг пристально посмотрел на лейтенанта и только потом произнес:
— Вы меня, Алексей, действительно так не уважаете?
Синицын чуть было не подавился пирожком.
— Ну зачем же вы так, Матвей Моисеевич? — сделал он большие глаза. —
Однако Кацев не дал лейтенанту договорить.
— Ну-ка, покажите мне сейчас же вашего «дружка»! — потребовал он.
Их глаза встретились. Минуты две оба молчали. Потом Синицын поднялся и достал с багажной полки наш баул. А из него — завернутый в тряпицу бюст Ленина. Кацев вдруг резко отстранился.
— Ух ты, — прошептал он, — как разит!
Я незаметно принюхался. Но ничего не почувствовал. Горлышко бутылки было заткнутым, а выпить мы успели лишь по одной.
— Вы что-то чувствуете? — быстро переспросил Кацева Алексей.
— Еще бы! — выдавил из себя наш пожилой знакомый. — В этой вещице столько негатива… От иной шаманской могилки меньше разит.
Теперь уже Синицын смотрел на Кацева совершенно иными глазами.
— Да вы, Матвей Моисеевич, никак и вправду медиум, — протянул лейтенант.
По просьбе Кацева Синицын пока запрятал бюст назад, в сумку. А последнюю — в ящик под нижнюю полку. Они молча приняли еще грамм по пятьдесят, и лишь после этого разговор возобновился.
— Кому он принадлежал? — закусывая рыбой из банки, спросил Кацев.
— Толком не известно, — коротко ответил лейтенант.
— А из чего сделан?
— Из мрамора.
— Я и сам видел, что не из сыра, — скривился в усмешке тот. — Я имел в виду, известно ли его происхождение?
— К сожалению, нет.
— Могу предположить, что из какого-то надгробного камня, — вытер пальцы о газету медиум. — Если он с Алтая, то это вполне правдоподобно. У нас тоже встречаются мраморные надгробия со времен кочевых племен.
— То есть вы хотите сказать, что бюст может быть выточен из надгробного камня? — уточнил Синицын.
— А разве я этого не сказал? — откровенно удивился Кацев.
— Сказали, сказали, — успокоил его Алексей. — Но может быть, вам удастся выяснить и что-нибудь более точное?
— Доставай его сюда! — скомандовал Кацев лейтенанту, а мне: — Разливай!
Я так разволновался, что разлил и себе в стаканчик. Однако мой бдительный офицер вовремя предупредил мои противоречащие воинскому уставу действия и забрал у меня посуду. Расставив стаканы с чаем по краям стола и отодвинув еду к окошку, Кацев водрузил бюст Ленина в центре. Хлопнув водки, он протянул руки над мраморной лысиной Ильича и закрыл глаза. Мы с Синицыным превратились в слух и зрение. За окном мелькнул полустанок, другой. А в нашем купе ничего не происходило. Кацев мотнул головой и, снова открыв глаза, распорядился:
— Давай еще по одной!
Но в следующее мгновение он с ужасом в глазах отпрыгнул к двери. Я мгновенно перехватил его взгляд и посмотрел в окно. И почувствовал, как у меня защемило в груди. Из черноты окна на нас смотрело лицо Владимира Ильича Ленина. Во всяком случае, именно этот лик знаем мы с сохранившихся снимков вождя. Все это длилось секунд тридцать. А затем лицо пропало. И сразу же с разных сторон вагона до нас донесся женский, вперемешку с детским, визг. У меня в голове еще успела промелькнуть мысль, что, мол, надо же, уже так поздно, а не спим не только мы одни! Лейтенант Синицын выбежал из купе, и судя по всему, помчался проверять, видно ли что-нибудь подобное
— Матвей Моисеевич, я вас уважаю!
— Мы что, уже столько выпили? — попытался отшутиться наш спутник.
— Предлагаю продолжить! — Глаза лейтенанта Синицына светились.
— Что-то мне не очень этого хочется, — признался Кацев.
— Да вы что, Матвей Моисеевич! — театрально возмутился Алексей. — Неужели вы добровольно отказываетесь от такого многообещающего эксперимента?
— Уж лучше добровольно…
— Обещаю взять вас под свою защиту! — Приложил к груди руку офицер.
— Вячеслав, — слабым голосом обратился ко мне Кацев, — посмотрите пожалуйста, там в бутылке еще что-нибудь осталось?
Я подмигнул ему и с готовностью разлил по их «наперсткам». Кацев рывком выпил и, похлопав себя ладонями по щекам, придвинулся к столу поближе. В этот самый момент один из стаканов с теперь уже прохладным чаем стал у нас на глазах медленно подниматься в воздух.
— Левитация, чтоб ей…! — явно довольный результатом происходящего, воскликнул Синицын.
И тут же молниеносно нагнулся. Ибо стакан, сделав сумасшедший пируэт и обдав нас содержимым, просвистел у него над головой, стукнулся о дверь и с хлопком разлетелся вдребезги. Помятый подстаканник упал к моим ногам. Искаженное изображение летящего среди звезд спутника на нем замаячило перед глазами. В этот раз на лице медиума не дрогнул ни один мускул. Он сосредоточенно двигал левой рукой вперед-назад, не спуская пристального взгляда с бюста.
— Отстань от меня, хрен еврейский! — раздался в купе незнакомый голос. — А то пожалеешь!
Я почувствовал, как внутри меня все оборвалось. В том, что эти слова не были произнесены, даже незаметно, моими соседями по купе, я не сомневался. Я видел их лица в тот самый момент.
— Что!? — возмутился Кацев.
Было заметно, что это оскорбление поразило его куда больше, чем проявление всех феноменов до него.
— Да ты сам отпрыск еврейского народа! Не твоего ли предка Мошко Ицкович величали!?
— Я не думаю, что мы здесь действительно имеем дело с духом Ленина, Матвей Моисеевич, — быстро шепнул Кацеву на ухо лейтенант.
— А мне все равно! — заводился захмелевший не только от выпитого, но и от творящегося кругом, Кацев. — Он не имеет права…!
Договорить ему не удалось, так как в воздух взмыло сразу два стакана. А потом и бутылка. И если стаканы разбились над самой дверью, то бутылка все же треснула медиума по макушке. Испугавшийся Кацев пнул в падении столик, который, лишившись на мгновение своей опоры, сложился. Вся наша снедь, а с ней и злополучный бюст, очутились на полу. Что за этим последовало, невозможно описать словами…!!! Вагон жестоко качнуло, и было слышно, как в соседнем купе кто-то упал с полки. Где-то разбилось стекло. А отборная ругань, сопровождаемая все теми же визгами напуганных женщин и детей, волной прокатилась, наверное, через весь поезд. Мы с Синицыным, полулежа, каждый на своей полке, с приклеенными на лицах глупыми улыбочками, озирались по сторонам, только и успевая фиксировать творящееся вокруг.