Секрет Жермены
Шрифт:
– Не очень много, четыре или пять стофранковых.
– Давай сюда.
Потом, обращаясь к папаше Могену, сказал:
– Примите как благодарность за все ваши хлопоты, это только аванс, потом будет еще.
Рыбак не хотел брать, но князь, крепко пожав загрубелую руку, сказал:
– Сделайте одолжение, не отказывайтесь, мы скоро увидимся.
Морис сел рядом с кучером, князь – в кузов около Жермены. Владислав щелкнул языком, и пара чистокровных понеслась в Париж. Когда экипаж выехал на проезжую дорогу, из-за куста выскочил какой-то человек, погнался за ним, вцепился руками сзади в рессоры, нырнул под днище, прочно ухватившись там за скобы.
Через три четверти часа кони, роняя хлопья пены, тяжело дыша – бока вздымались и опадали, – остановились у подъезда дома князя на улице Ош. Бешеная езда стоила хозяину двух отменных лошадей, но выиграл он двадцать пять минут, что могли спасти жизнь неизвестной ему девушки. Мишель послал гонцов за врачами, а Морис простился, сказав, что придет завтра.
Князь, взволнованный и совершенно преображенный, признался другу:
– Теперь, Морис, я не буду плыть по течению, снедаемый скукой, у меня есть в жизни цель – вылечить это дитя, такое прекрасное и такое, судя по всему, несчастное, спасти его, быть может, отомстить за него…
Человек, что прицепился к экипажу и выдержал под ним весь путь до Парижа, незаметно выскочил в нескольких шагах от конечного пункта. Он потянулся, потопал ногами, чтобы размяться и, обратившись к груму [16] ,– тот вышел из ближних ворот, – спросил об имени хозяина особняка по соседству.
– Князь Березов, русский, известный богач, – ответил грум.
– А… Очень хорошо, благодарю вас. – И проворный соглядатай неспешно удалился, словно гуляя.
16
Грум – слуга, сопровождающий всадника верхом или же пассажира на козлах или задке экипажа; также мальчик-лакей.
«Теперь я знаю, где она и как имя того, кто ею интересуется, – думал Бамбош, сын кабатчика. – Доложу обо всем графу насчет бегства. Он крепко обозлится, видать, малютка его здорово прихватила. Лишамору, мамаше Башю и мне, понятно, не поздоровится. Но я теперь знаю средство, чтоб его умилостивить».
ГЛАВА 10
Состояние Жермены ухудшалось. За первыми симптомами, что так напугали князя и заставили его как можно скорее перевезти больную к себе, последовали другие, еще более серьезные.
Два врача, спешно вызванные, качали головами и ничего определенного не говорили, что у медиков обычно равносильно признанию в бессилии.
Оба доктора – профессора Медицинской академии, один – крупный специалист по внутренним болезням, а другой хотя и молодой, но уже известный научными трудами в области клинической медицины – сразу определили, какой жестокий недуг поразил пациентку. Доктор Ригаль прошептал слово менингит [17] , доктор Перрье согласился, а князь, не зная, что это слово почти равносильно смертному приговору, все спрашивал и спрашивал дрожащим голосом:
17
Менингит – воспаление мозговых оболочек.
– Вы ведь спасете ее, господа?! Спасете? Не правда ли?
– Мы сделаем все, что может медицина. Согласны с этим, Перрье?
– Разумеется. Но врачебный долг обязывает предупредить вас, что болезнь очень серьезна, князь, и состояние больной почти безнадежно.
Мишель побледнел.
– Она вам близкий человек, не так ли? – спросил Ригаль.
– Вчера я совсем не знал ее, но сегодня кажется: если она умрет, я тоже умру.
– Можете ли вы хотя бы сказать, каково ее положение в обществе, основная профессия, образ жизни?.. Может быть, вам известно, при каких обстоятельствах, вероятно трагичных, начался у нее тяжкий недуг? Все это имеет большое значение, вы, конечно, понимаете не хуже нас.
Князь в коротких словах рассказал о встрече с Жерменой и добавил:
– Больше я о ней ничего не знаю. Ничего решительно!
– Вы сказали, ее платье хорошо сшито, но из дешевой ткани, – заметил профессор Перрье. – Можно предположить, что она работает в каком-нибудь ателье. На такую же мысль наводят многочисленные уколы иголкой на пальцах.
– У нее следы собачьих укусов на теле, – заметил доктор Ригаль, – но самое большее, что могло произойти от них, – это сильный испуг и, как следствие, сжатие сосудов головного мозга.
– Следует учесть, что она тонула, – добавил коллега. – Важно было бы знать, как задолго перед утоплением она поела.
Поскольку любой врач всегда в какой-то степени бывает криминалистом, профессор с живостью сказал:
– Кто знает, не стала ли она жертвой преступления? Князь, могу я попросить вас выйти на минутку, нам необходимо остаться одним.
Мишель покорно повиновался.
– Можете войти, – позвал Перрье через короткое время. – Бедная девушка подверглась бесчестью, – печально сказал профессор. – Следы совсем недавно совершенного насилия.
– Какая подлость!.. – вскричал с гневом русский.
– И один этот факт насилия уже может быть причиной ее болезни, – сказал Ригаль.
Врачи предписали режим и удалились, сказав, что станут по очереди навещать больную, сколько потребуется.
Для князя, что стал участником драмы, началась новая жизнь. Он замкнул двери для всех, кроме своего друга и поверенного Мориса Вандоля. Отказался от всех развлечений: клубов, театра, бегов и других удовольствий. Заняв под большие проценты крупную сумму, расплатился с долгами, в том числе и с карточным долгом графу Мондье. Мишель поселился в комнате рядом с той, где лежала Жермена. Сто раз на дню он отрывался от книги, которую рассеянно читал, и, тихонько ступая по ковру, подходил к постели больной.
Монахиня, что дежурила возле нее, – девушка с бледным лицом, кроткими глазами, полными милосердия и веры, – со словами сострадания на устах поднимала голову Проникнутый великим почтением к ее неиссякаемому терпению и самоотверженности, князь тихонька спрашивал:
– Ничего нового, матушка?
– Ничего нового, месье.
Расстроенный, он подходил, иногда осторожно брал горячую руку, щупал беспорядочное биение пульса и отправлялся к себе, не в силах видеть блуждающий взгляд Жерменыи слышать ее неразборчивые слова. Молодой человек испытывал почти физические страдания, когда слышал, как девушка иногда стонет от нестерпимой боли в мозгу.