Секрет Жермены
Шрифт:
– Как всякому, у кого нога попала в стальные зубы. Они впились до самой кости… Не бойтесь… Я не буду кричать… Делайте дело, хозяин… Я потерплю… Ведь вы недолго…
Бамбош, белый от страха, подошел вместе с Лораном к Пьеру.
Граф в это время лихорадочно перебирал бумаги Жермены, он узнал нужную папку и прочел то, о чем догадывался в прошлый раз: «Донесение по делу гражданки Башю, прозванной Бабетта».
Исходя бешеной злостью, Мондье читал листы, исписанные красивым канцелярским почерком.
Он читал, забыв о страдании своего подручного, и думал с ужасом: «Ей известно все! И у нее хватает самообладания быть со мной приветливой… улыбаться мне… почти давать мне надежду… Я бы пропал… пропал безвозвратно, если бы не заметил тогда в надписи букв, возбудивших мое подозрение. О Жермена! Жермена!.. Что за женщина!»
В это время Пьер с помощью Бамбоша и Лорана старался высвободить ногу. Напрасные усилия, челюсти капкана не поддавались, напротив, сжимались все сильнее, и боль становилась невыносимой.
Несмотря на необыкновенную силу воли и терпеливость, грабитель временами почти терял сознание. Весь в поту, он скрежетал зубами так, будто жевал стекло.
Граф продолжал читать. Он понял, что попался, схвачен, пойман женщиной, в кого безумно влюблен и кто отомстит, если он не сумеет с ней справиться.
С чувством стыда оттого, что его так провела женщина, соединялась неуемная злоба и ужас при мысли о том, как богатство и положение в обществе, добытые дорогой и страшной ценой, рушатся необратимо. Он думал: «Убить ее?.. Умрет зверь – умрет и его яд… Проклятая любовь, что сводит меня с ума… Хватит ли у меня мужества для этого? Не лучше ли устроить так, чтобы она осталась жива, но больше не могла мне вредить?»
Пьер не выдержал наконец и начал тихо стонать.
– Замолчи! – зашипел на него граф. – В проклятом сейфе около пятидесяти тысяч франков… Ты получишь не только свою, но и мою половину сверх того!
Лоран пытался одолеть капкан пилкой-ножовкой, ничего не получалось, сталь инструмента оказалась не тверже металла ловушки. Попробовал пустить в ход циркулярную пилу с приводом от моторчика, но ее зубья тут же полетели, как стеклянные.
– Ты и впрямь пропал, дружище! – честно и горестно сказал Лоран.
– Хозяин, помогите! – застонал Пьер.
Граф узнал что ему было надо, вложил документы в папку, перевязал ее тесьмой и положил на место. Потом быстро сгреб золотые монеты, банкноты, драгоценные украшения, рассовал их в карманы Бамбоша и Лорана и сказал с выражением непривычного для него сострадания:
– Бедный Пьер!.. Придется пожертвовать… Кто мне тебя заменит?
– Помогите! – еще жалобнее простонал несчастный.
– Тебе ведь известны наши постоянные условия, не так ли?
– Да!.. Да… Но избавьте меня!
– Для тебя есть только единственная возможность освободиться от мучений. Когда один из нас попадется и не может убежать, его ликвидируют, чтобы спасти остальных… Мой бедный Пьер, придется тебя убить, и ты перестанешь страдать… Ты знаешь, скольких тебе самому пришлось уничтожить товарищей, попавшихся как теперь ты. Это правило неумолимо. И ведь если даже мы оставим тебя живым, все равно власти опознают и казнят.
На что уж Бамбош и Лоран были закоренелыми бандитами, но и они почувствовали ужас, представив себе, что их когда-нибудь постигнет такая же участь.
Оба подумали: «Если бы я был на его месте?..»
Граф достал острый, широкий кинжал и готовился всадить его в Пьера, соучастника многих преступлений, человека, слепо, по-дикарски преданного, хранителя всех тайн, но не мог сразу решиться.
Пьер заметил колебания хозяина, и у пленника блеснула надежда. Ему хотелось жить, и он безгранично верил в изобретательность графа.
Мондье тоже уловил горячую мольбу в глазах обреченного.
– Бедняга! Время торопит, надо действовать, Пьер, а что, если вместо твоей шкуры ты оставишь здесь лишь ногу?
– Все-таки буду жив… – пролепетал бандит, с ужасом ждавший смерти.
– Ты уверен, что не закричишь? Даже не застонешь?
– Не закричу! Дайте мне что-нибудь кусать.
Граф отсек кинжалом лоскут портьеры и кинул Пьеру.
Тот свернул ткань и затолкал в рот.
– А сейчас терпи! – сказал Мондье. – Лоран, давай пилу! Хорошо. Это годится. Будешь светить фонарем.
Мондье уже собрался сперва рассечь голень кинжалом, но подумал о том, что сильно хлынет кровь и Пьер умрет от ее потери.
Тогда граф отрезал от шторы кусок шнура, чтобы сжать кровеносные сосуды выше колена, и опять приказал Пьеру:
– Терпи!
Лоран поднес фонарь ближе, Бамбош дрожал, невзирая на свое жестокосердие.
Одним ударом ножа Мондье разрубил мускулы, велел Лорану включить циркулярную пилу. Блестящий диск, подвывая, легко вошел в кость. Кровавые опилки летели в обе стороны, и наблюдавшие за страшной операцией сжали зубы, сами чуть не теряя сознания. Пьер, со ртом, забитым тряпкой, только глухо мычал, да крупные слезы смешивались с потом, струившимся по лицу.
Последний поворот круглой пилы, последние удары ножом, обрезающим ошметки рваного мяса…
– Кончено, – еле слышно прошептал Пьер.
– Кончено. Мой бедный старик, – ответил жестокий хирург. – Ты выздоровеешь. Человек твоей закалки от этого не умирает. За тобой будут прекрасно ухаживать…
Но Пьер уже не слышал. Он икнул и потерял сознание.
– К лучшему. Так легче унести, – сказал Лоран.
Пьера положили на ковер, Бамбош обернул кровавую культю куском шторы.