Секрет золотой луковицы
Шрифт:
Когда в вагончике запахло свежим кофе, Лола выглянула из-за перегородки и проговорила сонным голосом;
— Куда это ты собрался ни свет ни заря?
— Сейчас вовсе не так уж рано, — ответил Маркиз. — Кофе хочешь? Правда, круассанов нету…
Лола задумалась, но в это время у нее за спиной тоненько тявкнул Пу И. Ему стало одиноко без хозяйки.
— Нет, я еще посплю… — пробормотала Лола, потягиваясь. — Тем более что у тебя нет круассанов. А все же, куда ты собрался?
— Хочу наведаться к Ивану Францевичу, показать ему эти злополучные часы.
— А…
— И тигр-ры! — подал голос проснувшийся Перришон.
Иван Францевич Миллер, к которому в это утро отправился Маркиз, был ювелир. То есть не просто ювелир, а ювелир по призванию, ювелир от Бога, один из лучших ювелиров города, а возможно, и всей страны. Он занимался драгоценными камнями и изделиями из них по меньшей мере лет семьдесят — еще с довоенных лет.
Это кажется невероятным, ведь в те далекие годы он был еще совсем ребенком.
Но именно тогда маленький Ваня Миллер вместе со своей матерью оказался в далекой Каракалпакии. Его мать Эльзу Генриховну, как и большинство немцев тогдашнего Ленинграда, перед войной отправили в ссылку.
Эльза Миллер умерла в соленых степях Каракалпакии, не выдержав ее тяжелого климата, суровых зим и удушливой, влажной летней жары, а смышленого послушного мальчика приютил ссыльный старик, некогда знаменитый петербургский ювелир и поставщик двора его императорского величества.
Старый ювелир воспитал Ваню Миллера и обучил его всем секретам и тонкостям своего мастерства. Вскоре Иван Францевич стал первоклассным специалистом ювелирного дела.
Как многие пожилые люди, Миллер рано ложился и рано вставал, так что когда Маркиз позвонил ему в половине десятого утра и попросил о встрече, тот сразу же согласился.
Леню познакомил с Иваном Францевичем его покойный друг и учитель Аскольд — тот самый, в чью честь Леня назвал своего кота. Аскольд (человек, а не кот) уже несколько лет как умер, но Леня время от времени обращался к старому ювелиру за консультацией, и тот, в память об общем друге, никогда ему не отказывал.
Великий режиссер Станиславский говорил, что театр начинается с вешалки. Квартира Ивана Францевича Миллера начиналась с двери. Эта дверь была изготовлена из специального сверхпрочного сплава, обычно используемого для танковой брони, и она, несомненно, могла выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда. Замок на ней был установлен тоже особенный, изготовленный по спецзаказу в известной швейцарской фирме. Обычно такие замки устанавливаются не на квартирные двери, а на банковские сейфы. Только звонок на этой удивительной двери был самый обыкновенный.
Леня надавил на кнопку этого звонка и прислушался.
За дверью несколько раз хрипло гавкнули, и затем раздался низкий внушительный голос:
— Кто это пожаловал с утра пораньше?
— Это я, Леонид! — проговорил Маркиз почтительно. — Я звонил Ивану Францевичу, он меня ждет!
Дверь открылась с гудением и лязгом,
Перед Леней предстал мощный старик с густыми сросшимися бровями, мощными покатыми плечами и длинными волосатыми руками — телохранитель и личный камердинер Миллера, известный всем как Парфеныч. Рядом с ним стояла, негромко рыча, огромная кавказская овчарка по имени Шторм.
Парфеныч видел Маркиза далеко не первый раз, тем не менее он внимательно оглядел его и даже провел руками по Лениной одежде, проверяя, нет ли у него оружия. Ведь он (вместе со Штормом) отвечал за безопасность хозяина, и Миллер чувствовал себя за ним как за каменной стеной.
Надежность Парфеныча Миллеру довелось проверить в «лихие девяностые», когда старого уже тогда ювелира попыталась подмять под себя знаменитая тамбовская группировка. Несколько здоровенных качков заявились к Ивану Францевичу, чтобы сделать ему предложение, от которого он не смог бы отказаться. Остановились перед дверью, совещаются, как им ловчее внутрь попасть. А тут по лестнице поднимается Парфеныч. В магазин он выходил, за капустой и другими овощами. Остановился, спрашивает: «Ребятки, а вам чего здесь надо?»
Он, конечно, мужик крупный, но уже тогда был сильно немолодой, поэтому тамбовские его всерьез не приняли. Ну, поднимается по лестнице какой-то старый хрыч с авоськой. Говорят ему: «Проходи, дед, не ищи неприятностей на свою лысую башку».
Парфеныч нахмурился, взял двоих братков за шкирки и друг об друга стукнул, как котят. Они сомлели, а другие потянулись за стволами. Только пока они разворачивались, Парфеныч авоськой с капустными кочанами размахнулся и еще двоих тамбовских вывел за скобки. Четверо братков лежат на площадке, думают о вечности. Еще один, правда, оставался, так Парфеныч его за ногу схватил, в воздух поднял и вниз по лестнице запустил, ступеньки считать. Тот браток по ступенькам прокатился, сознания, правда, не потерял, но боевой дух начисто утратил. Спрашивает Парфеныча из последних сил: «Ты кто, дед?»
А тот ему отвечает: «Да я у Ивана Францевича на кухне помогаю».
Тамбовские подумали: если у него повар такой боевой, какая же у него охрана? И оставили ювелира в покое.
Квартира у Миллера была без евроремонта, обычная старая петербургская квартира, заставленная тяжелой старинной мебелью. Иван Францевич не уважал новомодные навороты — навесные и натяжные потолки, сложную подсветку, искусственные облицовочные материалы. Он говорил, что достаточно прожил на свете, чтобы не гнаться за модой.
Пройдя по полутемному коридору, Маркиз постучал в дверь, за которой располагался кабинет старого ювелира.
Здесь тоже все было старомодным, основательным и слегка провинциальным — тяжелая, темная дубовая мебель, выцветшие обои, потемневшие от времени картины девятнадцатого века, в основном портреты пожилых помещиков и их жен.
Иван Францевич приподнялся из-за стола навстречу Лене.
— Здравствуйте, Леонид! — проговорил он приветливо. — Давненько вы ко мне не заглядывали! Что нового?