Секретарь обкома
Шрифт:
— Это, Соня, просто удивительно. Он взял отпуск и едет, знаешь куда? В Эстонию!
— В Эстонию?
— Эта девушка пригласила его туда, прокатиться. Милое дело? Вот съездит, говорит, к Павлушке, проведает его и отправится в вояж.
Посидели, пораздумывали.
— Как ты считаешь, — спросила София Павловна. — Хорошо это или плохо?
— Не знаю, Соньчик. Время покажет.
Василий Антонович уехал. София Павловна осталась размышлять одна. Юлия… София Павловна видела больше, чем Василий Антонович. Она видела, что не только театр захватил ее младшую сестру. У Юлии многое изменилось в отношениях с Владычиным. Никогда еще Юлия не была такой взволнованной, возбужденной, радостной, как после недавней поездки с ним
С Юлией, словом, все ясно. Но Александр, Александр… А что, собственно, Александр? Ничего плохого не будет, если он найдет мать Павлушке. Иначе у него ничего не получится. Сын у них, у Софии Павловны и Василия Антоновича, хороший, добрый, неглупый; но как-никак немножко чудаковатый. Не захотел нянек Павлушке: сам да сам, не желает он, чтобы Павлушка был кому-либо в тягость. Но как же он согласится, чтобы такую тягость принести этой, девушке, Майе? София Павловна поразводила руками. Она ничего тут поделать не могла, ничем помочь не могла. Их забота. Как хотят, так пусть и разбираются во всех сложных и путаных вопросах жизни.
Раскопки шли своим чередом, все больше драгоценных находок извлекали молодые археологи из перекопанной, перебранной, перещупанной руками древней земли. Сотрудники музея тщательно обрабатывали каждый найденный предмет, обмеривали, срисовывали его, фотографировали, принимали меры для закрепления и консервации.
Настал и такой день, когда из земли вышла огромная, казавшаяся поначалу бесформенной, колода из разъеденного тленом, черного от прожитого тысячелетия, дерева. По мере того как ее отчищали, колода все больше обретала формы. София Павловна даже вскрикнула, когда убедилась, что это именно то, на что она в тайне надеялась. Это было громадное изображение Перуна, древнего грозного бога славян. Ноги у нее ослабли, в своем изящном комбинезончике она опустилась прямо на землю, прикрыла глаза ладонью. Из начальницы, из руководителя экспедиции, из научного сотрудника, историка она на минуту превратилась в маленькую, взволнованную внезапной радостью женщину. Но только на минуту. В следующую минуту она уже была на ногах.
— Григорий Андреевич! — отдавала распоряжения своему заместителю. — Это дерево может начать очень быстро разрушаться от свежего воздуха. Примите немедленные меры для консервации.
Громких слов никто не говорил, но все понимали, что их находка вряд ли уступает находкам Шлимана или Картера.
Из окрестных деревень шли и шли люди посмотреть на древнего бога. Раньше на раскопе можно было толкаться где угодно. Сейчас София Павловна распорядилась обнести капище Перуна веревкой на кольях, и от этого веревочного ограждения все изменилось, стало по-музейному строго, — историю уже нельзя было панибратски похлопывать по плечу. Магическим образом веревка определила должную дистанцию между веком девятым и веком двадцатым. За нее и не пытались перейти; разглядывая черный обрубок дерева, послушно стояли перед нею.
51
Александр и Майя приехали в Таллин.
Для Александра это путешествие было полнейшей неожиданностью. Майя получила очередной отпуск и пришла, чтобы попрощаться.
— Знаете, — сказала она, — я, кажется, поеду в Эстонию. Мне очень хочется побывать в Нарве. Говорят, что когда человек уже немножко старенький, его всегда тянет в родные места. — Майя улыбалась. Но улыбалась с какой-то печалью.
— Я вам завидую, — ответил Александр. — Все, кто там побывал, рассказывают, что Эстония — очень красивый край. У меня тоже скоро отпуск. Не знаю, куда и поехать. Ни на курортах, ни в домах отдыха никогда не бывал. Все в пионерских, в спортивных, в студенческих лагерях. А в последние годы… — Александр хотел сказать,
— Что ж, до свидания, Александр Васильевич. — Став еще печальней, Майя подала руку, уже хорошо ему знакомую, теплую и мягкую.
Весь день Александр был не совсем в себе. Со стороны казалось, что он силится что-то вспомнить и никак не может, раздражается из-за этого, забывает обо всем другом. Даже Булавин это заметил.
— Нет ли у вас температуры? Надышались чем-нибудь зловредным?
— Нет, нет, просто голова болит, Андрей Николаевич. Спал плохо. Пойду в отпуск, отдохну.
— А я, знаете, чудесно провел три недели, — сказал Булавин. — Просто великолепно. В завкоме предлагали путевку на юг, — отказался. С одним моим другом мы прожили в охотничьем заповеднике в верховьях Кудесны. Он и я увлекаемся любительской кинематографией. Столько наснимали из жизни зверей!.. Я бы вам непременно показал свои фильмы, да боюсь.
— Плохо получилось? — спросил Александр рассеянно.
— Что вы — плохо! Отлично. Но боюсь, что в следующий раз вы уже ко мне не придете. Это я вам на опыте говорю. У нас есть один товарищ, вы его, наверно, знаете, инженер из центральной лаборатории, его снимки наша многотиражка частенько печатает. Так вот, очень милый товарищ, собеседник прекрасный. Его все приглашают в гости к себе, к нему же не ходит никто. И с тех именно пор, как он увлекся кинематографией. Придешь, знаете, расположишься посидеть, поболтать так — на все темы понемножку, отдохнуть. А он уже устанавливает проекционный аппарат, развешивает простыни на стене, достает катушки пленок, и пошла-поехала. Честное слово, все его боятся из-за этих киносеансов. — Булавин взглянул в лицо Александру. — Нет, — сказал, — вы мне сегодня явно не нравитесь, Александр Васильевич. Шли бы, дорогой мой, в амбулаторию. А?
Александр ответил, что, пожалуй, действительно зайдет к врачу после смены.
— А мне на партийный комитет сегодня, — сказал Булавин. — Прямо после отпуска — и такое неприятное дело. Помните Демешкина? Ну того, который вашему отцу задавал на собрании вопрос о зарплате, владельца двухэтажного дома, огромного сада, огорода. Словом, такого купчины с партбилетом в кармане?
Как же, Александр помнил этого Демешкина. Он тогда так переживал за отца, вынужденного отвечать на злобные демешкинские вопросы.
— Старые большевики с ним бились, — про должал Булавин, — увещевали его, советовали, требовали отдать дом горсовету по соответствующей стоимости, получить взамен нормальную квартиру, бросить торгашество, спекуляцию. Ни да, ни нет не говорил, крутил, тянул время. В цехе с ним всю зиму душеспасительные беседы вели. В парткоме тоже. А недавно цеховая партийная организация наконец-то единогласно исключила его из партии. Будем сегодня утверждать их решение. Не сомневаюсь, что партийный комитет поддержит товарищей из цеха. Нельзя же, чтобы в партии, в коммунистической партии, состояли частные предприниматели! А ведь зто же именно частный предприниматель, чего там скрывать. Даже рабочую силу нанимает для обработки огорода, прибавочную стоимость выколачивает.
Вечером Александр оказался перед Майиным домом. Дверь отворила сама Майя: Увидев его, она вспыхнула и, как ему показалось, даже отступила в испуге.
Он позвал ее на улицу и, когда зашли за первый же угол, сказал:
— Майя, вы когда едете?
— Совсем скоро. На днях, Александр Васильевич.
— Возьмите меня с собой. Слышите, Майя? Тут она действительно отступила в великом удивлении и замешательстве.
— Как же так?..
— Очень просто, — раздраженно сказал он. — Поедем вместе, и всё. Вы уже билет купили? Нет? Ну и хорошо. Купим на полки рядом. И поедем. Завтра буду оформлять отпуск. Что же вы молчите?