Секретарь в переплёте
Шрифт:
— Дура ты! — сквозь слёзы смеётся она и крепко меня обнимает.
— Так, а кому из вас плохо-то было? — раздаётся от двери ехидный Сашин голос. — Чтобы вы знали, я даже до парковки не успела дойти, как мне позвонили и сказали, что в твою палату был вызов.
— Да никому не было плохо, — улыбаюсь я, вытирая две всё-таки прорвавшиеся слезинки. — Это всё твои перестраховщики! Ты тут всю больницу умудрилась запугать?
— Не поверишь, даже Иванченко, — хмыкает она и подходит к нашей живописной
— Это он зря, — весело качаю я головой. — Ты же не забудешь и отомстишь.
— Ага, — Саша берёт меня за запястье, считая пульс, — выучусь на нейрохирурга и сделаю его на очередной конференции. Всухую. Как ты, Оль? — мгновенно становится она серьёзной.
— Да всё со мной нормально! — морщусь я в ответ. — Просто я…
— Она вспомнила, Саш! — сияя тёмными глазами, откровенно ликует Зара. Она даже с пола не встаёт, предпочитая опереться спиной о ножку кровати. — Всё вспомнила!
— Прямо-таки и всё? — с недоверчивым хмыком Саша проверяет мои зрачки и прикладывает ладонь ко лбу.
— Ты ещё губами померь, как мама в детстве, — веселюсь я.
— Я тебя и по заднице отшлёпаю, как она же, если надо будет. — Саша недовольно качает головой, но всё же отходит на шаг. — Значит так, дЕвицы-красавицы, особенно ты! — зыркает она в мою сторону. — Убедительная просьба следующие тридцать шесть часов никуда не влезать и в обмороки не падать! Ребёнок хочет видеть мать, а мать хочет видеть что-нибудь, кроме этих вот стен. Так что как хотите, но держите себя в руках, пока я не отведу Нику в зоопарк и не поем там сладкой ваты.
— Иди уже, мать! — фыркаю я, получаю привычный уже поцелуй в лоб и смотрю как за ней закрывается дверь.
— И это с ней вы друг друга не понимали! — укоризненно качает головой Зара и встаёт. — Вот вечно говоришь вам, говоришь умные вещи и словно к глухим обращаешься!
— Да ладно тебе, было и прошло. — Она внимательно смотрит как я перебираюсь на кровать и едва ли не облегчённо вздыхает, стоит мне полулечь. — Скажи лучше, что с Крамелем, он ведь тоже этот месяц здесь развлекается? Вместе со мной.
— Сказала бы я, куда вам надо засунуть такие развлечения! — вздыхает она и садится в свободное уже кресло. — Владу… непросто. Он молчит.
— В каком смысле?
— В прямом, — кривится Зара. — Он не разговаривает ни с кем из нас, хотя с лечащим врачом спокойно общается.
— И вы, конечно, насовали ему в палату толпу именитых психологов. — Не вопрос, констатация факта. — Помогло?
— Нет.
Похоже, там всё было гораздо сложнее простого «нет» и я бы, может, помогла, но не в таком состоянии.
— А в остальном?
— Ему почти перебило позвоночник, —
Она замолкает и смотрит бессмысленным взглядом в стену напротив, пока я не окликаю:
— Иди.
— Что? — отвлекается Зара от собственных мыслей.
— Иди к нему, Зар, — с улыбкой качаю я головой. — Ты права, всё наладится, так убеди его в этом. У тебя хорошо получается.
Она смотрит на меня долгим взглядом, встаёт и подходит, чтобы крепко обнять.
— Как же я рада, что ты вернулась!
— Я тоже, Зар, я тоже.
Глава 24
Короткий звонок заставляет Зару облёгченно выдохнуть. Хотя бы у них всё сложится!
Не в силах решиться, она продолжает стоять у подоконника, почти напротив Олиной палаты. Как? Что сделать, чтобы вернуть прежнего Влада? Пусть ехидного, вредного и упирающегося, но прежнего. Услышав шаги, она переводит взгляд и не верит.
— Это что за парк такой?! Или ты так торопился?
— Этот, — Дальский мимоходом показывает на окно, заставив её хмыкнуть.
— Чтобы ты знал, этот парк называется сквер.
— Да хоть роща! — морщится он и останавливается напротив двери в Олину палату.
— Страшно? — Зара с интересом склоняет голову к плечу, заработав его недовольный взгляд. — Иди, Саш, какой смысл тянуть.
— И это говоришь мне ты, — качает он головой. — Влад по-прежнему…
— Иди, — перебивает Зара. — Всё остальное потом.
Решительно вздохнув, словно перед прыжком в воду, Дальский открывает дверь и заходит в палату.
Чем заняться на законном больничном? Да много чем. Например, устроиться полулёжа и подолгу сидеть, ожидая, когда расслабляться дрожащие мышцы. Кивацкий сказал, что это нормально и через полгода я смогу бегать марафоны, но сейчас от этого не легче. Дрожь в пальцах тоже напрягает, но и это, по его словам, пройдёт.
Всё пройдёт, и печаль, и радость. Всё пройдёт, так устроен свет.
Смешок вырывается помимо воли и я откидываю голову на подушку, закрыв глаза. Внезапно и вдруг мне стало некуда бежать и нечего делать. Странное ощущение, но приятное. Давно стоило остановиться, посмотреть вокруг и осознать, что, даже не день, эта минута никогда не повторится.
Жизнь преподала мне хороший урок, который я вряд ли смогу забыть.
Звук открывшейся двери заставляет с трудом разлепить глаза. «Вы даже не уснёте». Так и верь врачам! Но от того, кто останавливается, едва ли сделав полшага внутрь, сон не просто улетучивается — его сдувает ураганным ветром.