Секретная просьба (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Забудь ты его, забудь, — говорит Марии Андреевне отец — сенатор и генерал Бороздин. — Он преступник. Забудь!
Иосиф Викторович Поджио был приговорён к двенадцатилетней сибирской каторге.
Посылает Мария Андреевна письма в Сибирь.
«Не привезён», — отвечают с рудника Благодатского.
«Не привезён», — отвечают с рудника Зерентуйского.
Приходит ответ из острога Читинского. Приходит из острога Петровского. Из других далёких сибирских мест. Во всех ответах один ответ: короткое слово «нет».
— Забудь ты его, забудь, —
Но не забывает Мария Андреевна Поджио.
Летят её письма в далёкие дали: в Якутск, в Верхоянск, в Верхне-Колымск, Туруханск, на Витим. По многим местам Сибири разослал декабристов царь. Может, Поджио именно здесь?
Приходят ответы из дальних далей. Во всех ответах одно слово: короткое слово «нет».
— Помоги, разузнай, — просит Мария Андреевна отца. — Ты сенатор, ты генерал, ты у царя в почёте. Неужели тебе откажут?
Пообещал генерал Бороздин. Слово сдержал. Через неделю принёс ответ.
— Разузнал. Помер давно злодей.
Плачет Мария Андреевна. Не верит.
Идут годы. Один за другим. Не верит Мария Андреевна. Всё ждёт: вот-вот откроются двери, хотя бы письмо принесут от мужа. Десять лет дожидалась она вестей. Наконец сникла, смирилась. Поверила — нет в живых Поджио.
А Поджио был и жив и здоров. Томился он в Шлиссельбургской крепости. Сам Бороздин декабриста туда запрятал. Не зря он сенатор, не зря генерал, не зря у царя в почёте.
Не хотел генерал Бороздин, чтобы дочь вслед за мужем в Сибирь уехала.
— Я хитрее других, — хвастал друзьям Бороздин. И Трубецких и Раевских. Я свою дуру обвёл вокруг пальца. Ради счастья её старался.
А какое у Марии Андреевны счастье? До самой смерти она томилась. Всё вспоминала Поджио.
— Я выйду замуж за русского!
— Что за фантазии?!
— За русского, за русского, — смеялась Полина Гебль.
Полина Гебль родилась во Франции. И вдруг сложилось так, что девушка приехала в Россию, в Москву. Здесь в Москве Полина Гебль и познакомилась с молодым гвардейским офицером, будущим декабристом кавалергардом Иваном Анненковым.
Редкой преданностью отличалась Полина Гебль. Когда Анненков был арестован, она немедленно приехала из Москвы в Петербург, бросилась к Петропавловской крепости, добилась с ним встречи.
— Кто вы? Куда? Тут и жён не пускают, — преградили ей путь дежурные офицеры. И всё же уступили просьбам молодой девушки.
Пропустили её офицеры, а потом сами же поражались: «Как это мы её пропустили?!»
Полина Гебль и вторично проникла в крепость. Прошёл слух, что Анненков собирается кончить жизнь самоубийством. Стояла ночь. Мосты через Неву были разведены. Шёл лёд. Казалось, перебраться на противоположную сторону нет никакой возможности. И всё же Полина Гебль уговорила старика лодочника.
— Погибнем же, милая, — отговаривался старик.
— Прошу тебя, дедушка.
— Не пропустит Нева, не думай.
— Пропустит, дедушка, пропустит! — твердила Полина Гебль.
Сдался старик, перевёз её на ту сторону. Перевёз, а потом сам же и поражался: «Как это я её перевёз!»
Дежурные офицеры остолбенели, увидя Полину Гебль. Разрешили они ей второе свидание с женихом. Разрешили, а потом сами же и поражались: «Как это мы ей опять разрешили?!»
После объявления Анненкову приговора Полина Гебль решила ехать за ним в Сибирь. Но для этого нужно было получить согласие царя. Узнав, что Николай I будет на военных манёврах под городом Вязьмой, Полина Гебль помчалась под Вязьму. В день манёвров ей удалось подойти к царю. Николай I нахмурился:
— Что вам угодно? Кто вы, жена?
Раздражённо поморщился: «Свои надоели. Так вот тебе на, тягайся теперь с француженкой».
И всё же разрешил Николай I Полине Гебль поездку в Сибирь. Разрешил, а потом сам же и поражался: «Как это я ей разрешил?!» Хотел отменить согласие. Да оказалось — поздно.
И вот Чита. Читинская церковь. Священник. Алтарь. Кадило.
Стоят рядом Полина Гебль и Иван Анненков.
— Да соединит вас господь на веки веков, — выводит батюшка и машет кадилом.
— На веки веков… — тянут певчие.
В Сибири закончилась история француженки Полины Гебль. Она стала Прасковьей Егоровной Анненковой.
Прямо из церкви, заковав в кандалы, Ивана Анненкова вновь увезли в острог.
По Петербургу ходили слухи:
— Вы слышали, тюрьма-то без окон.
— Без окон?!
— Без окон, без окон. Как гроб!
За Байкалом на Петровском заводе для декабристов построили специальную тюрьму. Привезли заключённых, смотрят они на тюрьму — нет окон. Даже хотя бы самых маленьких, даже с решётками, хотя бы у самого потолка…
— Как — без окон?! — возмутились декабристы.
Но не заключённым тюрьму выбирать по вкусу.
— Как — без окон?! — негодовали жёны.
Окружили они со всех сторон генерала Лепарского:
— Фельдфебель!
— Жандарм!
— Палач!
— Будьте благоразумны. Будьте благоразумны, — повторял генерал Лепарский и отступал под защиту тюремных стен. Уж больно грозным был вид у женщин.
Вечером Лепарский вызвал к себе Трубецкую. Из всех жён была она самой решительной.
— Вот посмотрите.
Лепарский показал Трубецкой план Петровской тюрьмы. По плану окна не полагались. Снизу стояла подпись: «Быть по сему. Николай».
— Вот так, Екатерина Ивановна, — сказал генерал Лепарский. — Тут всё выше моей генеральской власти. Только об этом, о том, что видели, очень прошу — молчок.
Не выдали женщины генерала Лепарского. Однако в тот же день в Петербург помчались десятки писем. Жёны декабристов писали родным, знакомым, друзьям, подругам, соседям близким, соседям дальним, друзьям родных, друзьям знакомых и даже тем, кого вовсе почти не знали. И в каждом письме об одном: о Петровском заводе — тюрьме без окон.