Секретная просьба (Повести и рассказы)
Шрифт:
— Назад! — закричал Ломов. — Назад!
Мальчик не уходил. Тогда солдат сгрёб Лёшку и, словно котёнка, сбросил в окоп. Мальчик больно ударился о крепёжное бревно и растянулся пластом в траншее. Потом он поднялся, высунул голову и стал смотреть.
Бой уже шёл в немецких окопах. Пулемёты заглохли. Лёшка лишь слышал ружейную стрельбу и страшные крики. Потом немцы начали отступать. Они отходили лугом за холм. Следом бежали русские.
Когда бой переместился за поворот Рыськи, мальчик поднялся и полез в немецкие траншеи.
Немцы, австрийцы, русские перемешались как тогда, при братании. Валялись лицами вниз и вверх животами. Лежали скорчившись, словно сведённые в судороге. Затихли, разбросив руки, как будто спали. Валялись один на одном, как снопы, слетевшие с воза.
Лёшка вскрикнул, полез из окопа и вдруг увидел знакомого немчика. Тот лежал на самом краю окопа. Каска слетела с головы солдата, и ветерок перебирал его золотистые волосы.
Прибежав к Пятихатке, Лёшка долго не мог отдышаться.
— Ты где пропадал? — набросился солдат на мальчишку.
— Там, — показал Лёшка рукой в сторону немецких окопов. — Он там, говорил, заикаясь, мальчик.
— Кто там? — не понял солдат.
— Он, — повторил Лёшка. — Тот, который гармонику мне подарил, рыжий.
Пятихатка положил Лёшке на плечо руку, притянул к себе.
— Сынок, поел бы. Хочешь кашу? Я тебе кашу дам, вкусную, — пытался успокоить он Лёшку и своей шершавой рукой провёл по влажным глазам мальчика.
А Лёшка стоял и чувствовал: словно озноб пробежал по его телу и ноги вдруг стали какие-то дубовые и, когда он садился, не хотели сгибаться.
А из-за поворота Рыськи по-прежнему неслись голоса, и гулкой россыпью отдавались выстрелы. Там продолжался бой. Русская армия наступала на Галич.
Пять дней полк Громолысова с боями продвигался на запад. Места начались всхолмлённые, с крутыми подъёмами и резкими спусками, с бесчисленными ручьями и речками, с дорогами извилистыми и на редкость пыльными. Шли с холма на холм, словно взбирались на гребни гигантских волн, и Лёшке казалось, что стрельбе и походу конца не будет.
В первых же боях полк потерял треть своего состава. Не стало Зуева, не стало Кривокорытова, при переправе через реку Золотую Липу убило ефрейтора Бабушкина, у села Толстобабы ранило Пенкина.
На пятый день, поднявшись с походной кухней на очередной холм, Лёшка наконец увидел широкую долину, блестящий изгиб реки и на правом высоком её берегу город.
— Галич! — произнёс Пятихатка.
Немцы встретили русских ураганным огнём. Наступление приостановилось. Дождавшись ночи, солдаты спустились в низину и окопались. А на рассвете Пятихатка запряг мерина и поехал кормить солдат. Лёшка тоже хотел было ехать. Однако кашевар мальчика не взял, наказал никуда не бегать, лежать за бугром и ждать его возвращения.
Пятихатка уехал, а вскоре Лёшка услышал одиночный пушечный выстрел. Мальчик влетел на бугор и увидел внизу холма, верстах в двух от Днестра, перевёрнутую вверх колёсами походную кухню, а чуть в стороне отброшенного взрывной волной мерина.
Ноги не успевали нести Лёшкино тело. Несколько раз он падал, подымался и бежал снова. Пятихатка валялся около разбитой кухни, уткнувшись головой в жидкое месиво разлившейся каши. «А-а-а-а», — тихо и протяжно стонал солдат.
— Дядя Аким! — закричал Лёшка. — Дядя Аким!
Пятихатка посмотрел на мальчика мутными, неподвижными глазами.
— Сынок, ты? А, сынок, — проговорил и застонал снова. — Пить, пить, расслышал мальчик.
Когда Лёшка напоил Пятихатку, тот чуть отошёл.
— Сынок, что же это? А? Никак, смерть. До братьев, значит, — и вдруг замолчал.
— Дядя Аким! Дядя Аким!..
Пятихатка лежал, запрокинув голову.
Снова бабахнул снаряд. Один, второй, третий. Слева от Лёшки, а потом справа взлетела земля. Едким дымом заволокло поле.
— Дядя Аким, — тормошил Лёшка солдата. — Дядя Аким!
Пятихатка не отвечал. В небо смотрели знакомые солдатские глаза, смотрели, но уже ничего не видели.
Вечером в расположение громолысовского полка прибыл сам военный министр, а вместе с ним командующий фронтом и ещё какие-то генералы.
Лёшке военный министр чем-то напоминал прапорщика Леща — такой же худощавый, с рачьими глазами и с таким же ёжиком на голове. Министр проходил по только что занятым немецким окопам, произносил краткие речи, выкрикивал: «Благодарю, братцы!» и «Слава героям!», целовал в губы двух-трёх солдат, стоявших поблизости, и проходил дальше.
Потом возле штаба полка была сооружена трибуна, солдаты были собраны на митинг и военный министр произнёс речь.
— Офицеры и солдаты! — выкрикивал он. — Знайте, что вся Россия благословляет вас на ратный подвиг. Пусть сердце ваше не ведает сомнений. Нет колебаний! Нет отступлений! Только вперёд. Ура!
Солдаты ответили нестройно. Многие так и вовсе молчали.
— Ура! — повторил министр.
— Ура! — отозвались солдаты ещё неохотнее.
Спускаясь с трибуны, министр заметил Лёшку. Он не без любопытства взглянул на мальчика. А тот стоял, вытянув руки по швам, и пугливо смотрел на приехавшего.
Громолысов вдруг расплылся в улыбке, наклонился к министру и что-то зашептал на ухо.
— Вот как, — произнёс тот. Он подозвал Лёшку. — Ты что же, готов умереть за свободу России?
Лёшка оробел ещё больше и не знал, что ответить.
— Готов, готов, — сказал за него Громолысов.
Тогда министр схватил мальчика за руку и снова полез на трибуну.
— Офицеры и солдаты! — опять закричал он. — Пусть же жизнь этого юного героя послужит для вас примером. Сегодня все, даже дети, говорят: «Вперёд! Только вперёд!» Ура юному герою! Да здравствует наша победа!