Секретная просьба (Повести и рассказы)
Шрифт:
И вот Лёшка стал жить у дяди Андрея на Новоовсянниковской. Отвёл ему Зотов угол в каморке, купил кружку и ложку, пообещал устроить учеником к слесарю на Путиловский завод.
Вспомнил Лёшка про тех парней, которые приносили раненого Зотова тогда в аптеку.
— Наши, путиловские, — сказал дядя Андрей.
Вспомнил и девушку.
— Зоя, учительница. Сейчас она в Орловской губернии. Скоро вернётся.
Прошло несколько дней, и дядя Андрей сдержал своё слово.
Лёшкин учитель старик Авлов, взглянув на новичка сквозь узкие очки, сидевшие бабочкой на самом кончике носа, спросил:
— Как звать?
— Лёшка.
— Фамилия?
— Митин.
— Так, хорошо, — произнёс Авлов и показал Лёшке слесарный станок, тиски и разные инструменты. — Вот тут пока стой рядом, наблюдай за работой. На завод приходи вовремя. Да смотри у меня, не озоруй и не балуй.
В обеденный перерыв к Лёшке подошёл мальчик.
— Пашка Мельник, — протянул он лоснящуюся от машинного масла руку.
— Лёшка Митин.
— К нам?
— В механическую.
— К Авлову?
— К Авлову.
— Это хорошо, — проговорил Пашка. — Этот научит.
Пашка повёл Лёшку по заводу, показал ему заводоуправление, объяснил, где какой цех, зачем через заводской двор проложены железнодорожные пути, и многое другое.
Потом Пашка рассказал о заводских новостях: и о том, что на Путиловском есть заводской комитет из большевиков и рабочих, которого даже сам директор генерал Дроздов боится, что существует рабочий контроль — это чтобы следить за начальством — и что скоро на заводе и вообще в Питере будет такое, что и во сне не приснится.
— Это тебе не деревня! — заключил Пашка. — Тут, брат, рабочий класс!
В первый же воскресный день Лёшка решил сходить на Аптечную улицу, узнать про Золотушкина, навестить Дарью.
Аптека была открыта. Заглянул мальчик в окно — за той же конторкой стоит Золотушкин. В тех же очках, в пиджаке том же и та же палка с загнутой ручкой рядом с конторкой. Только ещё больше поседел и согнулся аптекарь.
Хотел было Лёшка зайти к Золотушкину, но потом передумал. «Не стоит. Значит, жив аптекарь, выходит, выпустили», — и успокоился.
Направился к Дарье.
— Сиротинушка, — увидев Лёшку, всплеснула руками генеральская прислуга. — Жив. Вернулся. — Она стала обнимать мальчика. — Значит, вернулся. Ты что же, опять у аптекаря?
— Нет, — проговорил Лёшка. — Я на Путиловском.
— На Путиловском?! Кем же ты?
— Слесарем, — приврал Лёшка.
— Ох, ох, — завздыхала Дарья. — Такой-то малый — и слесарем.
— Так я же не малый. Я на войне был, — ответил Лёшка.
— На войне?!
Дарья принялась допытывать Лёшку обо всём. Слушала, вздыхала, охала. Потом схватила мальчика за руку и, как в былые времена, потащила к себе на кухню.
— Да я не хочу. Я же сыт, — упирался Лёшка.
— Пошли, пошли, — не отставала Дарья. — Нынче у нас пирог с мясом. Нынче к нам генерал вернулся.
— Генерал?
— Ну да. Батюшка наш, Дмитрий Петрович. Радость-то в доме. Радость у нас какая!
— Какая же это радость? — произнёс Лёшка. — Генералы, они буржуи. Война из-за них не кончается. Да я вашего генерала ещё в феврале арестовать хотел. Скоро вашему генералу того, — провёл мальчик рукой по шее. — Скоро в Питере будет такое, — повторил Лёшка Пашкины слова, — что вам, тётка Дарья, и во сне не приснится.
Слушала Дарья и только хваталась за голову. «Ох, ох», — вздыхала прислуга и пялила на гостя удивлённые, расширенные от испуга глаза.
Лёшка ушёл, а Дарья долго ещё крестилась.
До тридцати тысяч человек работало на Путиловском заводе.
В одной только шрапнельной мастерской — более четырёх тысяч.
А были ещё мастерские: механическая, прокатная, прессовая, пушечная… Сорок девять разных мастерских и цехов насчитывал огромный завод. «Железным городом» называли его в Петрограде.
Путиловские рабочие — дружный народ. Ещё с весны они организовали свой заводской комитет и повели борьбу с заводским начальством.
Временное правительство боялось путиловцев. Не хотело оно, чтобы в одном месте работало столько людей.
И вот заводоуправление решило почти наполовину сократить число путиловских рабочих. Под сокращение попал и Лёшка.
Вот те раз: только устроился, а тут сокращение!
— Ничего, — успокаивал мальчика дядя Андрей. — Это мы ещё посмотрим.
А чего смотреть, когда Лёшке об этом мастер прямо сказал?
Весть о сокращении расползлась по баракам, по домам вокруг Нарвской заставы, по соседним сёлам, в которых жило много путиловцев.
— Как так? — возмущались рабочие. — Не имеют права!
— Эх, господа хорошие, видать, занозой у вас сидит завод наш.
— Пусть увольняют приписанных.
С приписанными была целая история. Приписанными называли тех, кто хотя и числился в составе путиловских рабочих, но не работал.
Было таких несколько тысяч: всякие купеческие сынки и сынки богатых чиновников — все те, кто скрывался от фронта. Путиловских рабочих не призывали в армию.
— Вот пусть сынков и отчисляют, — шумели рабочие.
Собрался заводской комитет.
— Сидоров? — спрашивал Васильев, председатель заводского комитета.
— Работает в механическом, — отвечали члены комитета.
— Оставить.
— Прохоров?
— В шрапнельной.
— Оставить.
— Золоторучкин?
Стали проверять, где работает Золоторучкин. Оказывается, нигде.
— На увольнение.
Проверив списки, члены заводского комитета явились к заводскому начальству.
— Согласны на сокращение, — проговорил Васильев. — Есть кого сокращать.