Секретная зона: Исповедь генерального конструктора
Шрифт:
Но вот уже завершен весь объем испытаний с облетами станции, составлены, подписаны и отправлены по нужным адресам технические протоколы, а между тем начал вырисовываться новый «антенный скандал». Оказалось, что без согласования со мной и Заксоном зам. главного конструктора включил в ТУ на антенны проверку антенно-волноводных каналов на их неидентичность и волевым порядком установил невыполнимый для производства допуск на этот параметр. Заводы не могли уложиться в этот допуск, так как неидентичность каналов была заложена в неидентичности поставляемых заводам волноводных труб. Но самое главное - точности радиолокатора Б-200 не зависели от этого параметра, и потому включение в ТУ требований к нему было абсолютно не нужным. Оно загоняло производство в тупик, на меня и Заксона валились шишки, но Расплетин стоял на своем. Чтобы разрядить обстановку, мною была проведена серия специальных
Антенны были уже готовы к отправке, когда мне по «кремлевке» позвонил Елян:
– У меня на ВЧ Калмыков и Расплетин. Оба категорически возражают против отправки к ним с завода антенн с отступлениями от ТУ, которые вы разрешили. Я звонил на завод Заксону, и он мне заявил, что то, что они требуют, невыполнимо.
– Он правильно сказал. Посоветуйте им внимательно ознакомиться с техническим протоколом проведенного на кратовской станции эксперимента. Они могут провести и у себя такой же эксперимент и убедиться, что отступления от ТУ, разрешенные нами, и даже большие, не влияют на качество работы станции.
– Тогда зачем такие жесткие ТУ?
– Это не сможет объяснить и тот, кто их придумывал. Антенны надо отправлять.
После этого примерно через месяц мне приказ: немедленно вылететь в Капъяр. Зачем? Там на месте объяснят Калмыков и Расплетин.
В военно-транспортном самолете ЛИ-2 я оказался на «сиденье из мягкого алюминия» рядом с главным инженером антенного завода, экипированным в ватные брюки и куртку, добротные валенки и шапку-ушанку. Тот, взглянув на мою шинелишку, надетую на подполковничью форму с брюками навыпуск, на коричневые полуботиночки в калошах, молча развязал мешок с валенками, которые вез своим рабочим на полигон. Но для меня все валенки были малы. Когда самолет набрал высоту, а заодно и принял температуру январской атмосферы на этой высоте, я почувствовал себя вроде бы одетым в холодный мягкий алюминий, стуча зубами, пробовал на цыпочках засунуть ноги в голенища валенок, - еще больше задубели ноги. Совсем закоченевший, добрался на газике с заснеженного степного аэродрома до отведенного мне сборно-щитового «немецкого» домика, обшитого изнутри плотным картоном, недавно поставленного и еще не обжитого. Солдат-дневальный хлопотал около отопительного котла, но в домике вместо желанного тепла гуляли вьюжные струйки, пробивающиеся сквозь щели. Переодевшись в принесенные полигонным хозяйственником ватную спецодежду и валенки, я нахлобучил шапку-ушанку, достал из портфеля бутылку кизлярского коньяка, припасенного для традиционной полигонной «прописки», банку бычков в томате. А дневальный спроворил котелок крутого кипятка.
По полевому телефону позвонили Калмыков и Расплетин. Передавая друг другу трубку, они поздравляли меня с прибытием, спрашивали, как устроился. Я отвечал, что отогреваюсь снаружи и изнутри. Посоветовали отдохнуть с дороги, делами займемся завтра.
На следующий день Калмыков и Расплетин приняли меня на технологической площадке, где смонтирована станция Б-200. Здесь все обстоятельней, чем в Кратове: вместо барака - здание из серого кирпича, а впереди антенной площадки в степи - огороженная колючей проволокой стартовая зона с пусковыми установками для зенитных ракет. И боевой расчет здесь военный, а сотрудники КБ осуществляют ему техническую помощь, отрабатывают программу и методики испытаний.
– Итак, мой дорогой доктор наук, - начал Калмыков, - надо постараться довести антенны до кондиции. Заксон с этим делом не справился, пришлось его отстранить. Нужна ваша личная помощь, мой дорогой доктор наук.
– Разве параметры антенн здесь после сборки хуже, чем были на заводе?
– Не хуже, но нам это не подходит, - вставил Расплетин.
– Антенны по разноканальности не укладываются в ТУ.
– Но мы как раз по этому параметру провели исследования на кратовской станции, направили сюда технический протокол. Если у вас есть сомнения, давайте воспроизведем кратовские эксперименты здесь. Разноканальность никак не влияет на точности. Это следует из теории и подтверждено экспериментами.
–
– Стоит ли пробовать, если дело почти безнадежное, а главное - ненужное?
– Безусловно стоит, мой дорогой. Ведь хуже от этого не будет. Собирайте, кого надо и начинайте. Любая помощь к вашим услугам.
Мне претила эта слащавая фальшивость: «мой дорогой доктор наук». В ней угадывался ехидный намек: мол, покажи - какой ты доктор по делу, а не по диссертации. И в то же время - полное неприятие моих попыток обсуждать научно-техническое существо вопроса, изложенное в технических протоколах по кратовскому эксперименту. Но самое страшное то, что для тех, кто знаком с кляузой об антенных вредителях, создается впечатление, что на этой самой разноканальности оба вредителя попались, что называется, с поличным.
Да, трудно перечить Калмыкову. Он здесь высшая власть: ответственный руководитель испытаний, главный инженер ТГУ при Совмине СССР, ежедневно докладывает по ВЧ самому Берия. Выйдя от Калмыкова, я собрал ребят из своего отдела и заводских настройщиков прямо возле антенн, вместе с Заксоном мы стали набрасывать план работ, ставить задачи рабочим группам. За этим занятием нас застали Калмыков и Расплетин.
– А где же бригада заводских механиков?
– осведомился Калмыков.
– Она нам не нужна - на эти дела у нас есть свой медник, Петр Ильич. Он умеет гнуть и рихтовать волноводные трубы прямо на коленке, без всяких станков и приспособлений. Прошу любить и жаловать, - ответил я, подмигнув Петру Ильичу и подталкивая его к начальству для знакомства. Петр Ильич правильно понял мой намек: после его рукопожатий Калмыков и Расплетин долго отряхивали кисти рук и уже не сомневались, что этот медник сумеет своими ручищами загнуть любой волновод даже без помощи коленки.
Две недели посменно круглосуточно работала бригада умельцев под моим руководством и Заксона. Оба мы все это время безотлучно находились на технологической площадке, отдыхали поочереди урывками тут же в служебных помещениях на сдвинутых столах, за которыми днем работали расчетчики и теоретики. Про запас у нас были койки в бараке-гостинице для «промышленников» в небольшом поселке недалеко от технологической площадки. Но мы наведывались туда только в обеденный перерыв, чтобы пообедать в столовой и запастись консервами и хлебом на ужин и на завтрак. В мастерских около антенной площадки механики подгоняли настроечные волноводные элементы, проводили электрические измерения настройщики, снова подгонка, снова измерения… Кое-что немного улучшили, но даже немногословный Петр Ильич однажды не вытерпел и сказал, что все это - мартышкин труд.
Почему же Калмыков и Расплетин настаивают на явно бессмысленной работе? И еще загадка: ход работ их совершенно не интересует, они даже перестали приезжать на площадку, чем-то заняты в главном городке полигона. А потом ко мне дозвонился начальник режима полигона и доложил:
– Товарищи Калмыков и Расплетин срочно выехали в Москву по указанию ЛП (Берия). Мне приказано всю почту на их имя теперь докладывать вам, как старшему от промышленности.
Теперь по праву старшего я прекратил «мартышкин труд» на антеннах и запросил из секретной части протокол по исследованиям разноканальности, ранее присланный мною с подмосковной Б-200. Он оказался подшитым в папку вместе с сопроводительным письмом, на котором была резолюция: «В дело. А. Расплетин». Теперь ниже этой резолюции я написал: «Тов. Капустяну К. К. Обеспечьте воспроизведение такого же эксперимента на полигонном комплекте станции Б-200. Протокол по результатам работы представьте мне для утверждения…февраля 1953 г. Г. Кисунько». Капустян - ответственный от КБ-1 руководитель боевого расчета станции. Через два или три дня появился протокол, подтверждающий результаты, полученные на подмосковной станции: «разноканальность» антенн не влияет на точностные характеристики станции. И это подтверждено теперь подписями специалистов не только КБ-1, но и полигона. Я разослал экземпляры протокола с наивысшим грифом срочности в Москву на имя Куксенко, Калмыкова и Расплетина. Что-то подсказывало мне, что это очень нужно, но я и не подозревал, насколько вовремя успел это сделать. Ибо на следующий день меня срочно вызвали в Москву по указанию ЛП на то самое заседание в Кремле, о котором я рассказал в начале своих воспоминаний и которое ничего не решило для меня, а лишь отодвинуло развязку - из-за смерти «…до особого указания», как выразился помощник Берия.