Секретная зона: Исповедь генерального конструктора
Шрифт:
Но вот вопрос: куда и как я могу уйти из КБ-1, если в моем ордере на квартиру написано: «В связи с работой в КБ-1»? К тому же я - военнослужащий и не могу просто, найдя новое место работы, подать заявление об увольнении из КБ-1 по собственному желанию. Ибо в этом случае меня не уволят, а откомандируют в распоряжение Главного управления кадров Министерства обороны «для дальнейшего прохождения службы», и тогда вместо интересной творческой работы по созданию новой техники я окажусь где-нибудь на подполковничьей ступеньке военно-чиновничьей иерархии с ее железным правилом: «Ты начальник - я дурак, я начальник - ты дурак, будь ты хоть трижды ученый». Нет, не доставлю я такого удовольствия моим недоброжелателям! Да и не так уж они страшны теперь, лишившись такого ужасного орудия в их интригах, как Лаврентий Берия и его команда! Тем
Увы!
– мои наивны были представленья,
что только от годов седеет голова,
что подлость можно отвратить щитом презренья,
что клевета, обман и зависть - трын-трава
и что косить ее - не наше, дескать, дело:
сама собой засохнет в праведных лучах.
А ведь она посевы глушит так умело!
–
и не один полезный злак под ней зачах…
Еще совсем недавно Федор Викторович Лукин работал в номерном НИИ, где начинал инженером, потом прошел через все ступени институтской лестницы, был главным конструктором, потом стал главным инженером института. Он никогда не задумывался над тем, что многие из окончивших с ним МЭИ давно уже стали известными докторами наук, даже академиками, между тем как он, едва ли не самый способный из них, с трудом выкроил время, чтобы написать и защитить полгода назад кандидатскую диссертацию. Зато с гордостью мог издали распознать силуэты радиолокационных систем на военно-морских кораблях, созданных под его руководством. С ним советовались в ЦК и Совмине.
Но вот его вызвали в ЦК, сообщили как о не подлежащем обсуждению назначении его в КБ-1, охарактеризовав эту организацию как гнездо бериевских ставленников, которые якобы за спиной у военных, под крылышком Берия построили совершенно негодную зенитно-ракетную систему.
– А кто сказал, что система негодная?
– спросил Лукин.
– Таково мнение многих видных военных и специалистов ряда ведущих институтов, в том числе и вашего института.
– В нашем и в других НИИ не мало недовольных этим КБ. Одни до сих пор не могут забыть, как у них бесцеремонно забирали и переводили в КБ-1 лучших специалистов. А иным было завидно и обидно, что их не взяли в КБ, сочли за второй сорт. В КБ-1 собраны специалисты экстра-класса, они просто не в состоянии делать негодную вещь.
Тщательно изучив состояние дел в КБ-1, Федор Викторович счел возможным доложить в ЦК свои выводы о том, что система С-25 очень толковая, ее надо вводить в строй такой, как ее задумали. В принципе она готова, отлично стреляет на полигоне, осталась валовая работа по вводу боевых объектов. Однако совсем другой подход к системе был у председателя Государственной комиссии по испытаниям и приемке системы С-25.
Николай Дмитриевич Яковлев в годы войны с Германией и после войны занимал высокий пост в Министерстве обороны, на котором ему довелось постоянно общаться с Верховным Главнокомандующим. Редко выпадал день, когда его не вызывал бы Сталин, а ежедневные телефонные звонки от Сталина стали для маршала артиллерии обычным делом. Сталин хорошо знал его и высоко ценил. Но во время войны в Корее в судьбе маршала произошла катастрофическая перемена, совершенно неожиданная и для него самого, и для тех, кто его знал.
Из Кореи начали поступать донесения, что в зенитных пушках, недавно принятых на вооружение, противооткатные пружины ломаются, не выдерживая заданного по ТУ количества выстрелов. Николай Дмитриевич распорядился в качестве временной меры немедленно снабдить войска увеличенным количеством запасных пружин, пока в промышленности разберутся и устранят причины выявившегося дефекта. Но личные недоброжелатели раздули эту историю перед Сталиным. Маршал был отстранен от должности и арестован. Освободили его после ареста Берия, и ему было поручено председательствовать в Государственной комиссии по испытаниям системы С-25. В его назначении угадывался намек на то, что эту систему, созданную под непосредственным началом Берия за спиной и без участия военных, можно даже забраковать, а впустую затраченные средства вменить в вину тому же Берия,
– Прежде чем подписать какую-нибудь бумагу, убедись, что если за нее начнут сажать в тюрьму, то ты будешь в конце списка, а первые номера уступи разработчикам.
Николаю Дмитриевичу, по натуре исключительно добросовестному и дотошному, пришлось начинать с того, чтобы Госкомиссия досконально изучила все возможности системы С-25, все ее плюсы и особенно минусы. Выявление каждого минуса ставилось офицерам в плюс и щедро поощрялось по служебной линии. Свои плюсы система воочию демонстрировала стрельбами по реальным самолетам на полигоне. Но минусы были сильнее, потому что извлекались из воображения. Бесконечные дебаты вокруг них велись и на полигоне, и в московских кабинетах, и на головном объекте системы, но везде они были одинаковыми, так как в постановке вопросов был общий дирижер. По требованию Госкомиссии на капъярском полигоне был создан в полном боевом составе многоканальный стрельбовой комплекс и показано отражение массированного воздушного налета с одновременным поражением 20 самолетов-мишеней зенитными ракетами. Была выдвинута идея провести сравнительные испытания зенитно-ракетного комплекса и группировки зенитно-артиллерийских установок. И такие испытания были проведены, - не в пользу зенитной артиллерии. Появились предложения проверить работу системы в условиях радиопомех, хотя пробные облеты показали, что разработанные в ЦНИИ Минобороны источники помех слабоваты, чтобы забить станцию Б-200. Но, несмотря на это, наиболее острые споры между военными и промышленностью велись именно по помехозащищенности системы. Помню, как-то вызвал меня первый замминистра среднего машиностроения Б. Л. Ванников, которому КБ-1 подчинялось через Главспецмаш. Он сказал мне, что к нему сейчас подъедет маршал Яковлев с вопросами, касающимися системы С-25.
Встречая Яковлева и двух генералов, Ванников сказал:
– Рад приветствовать вас. И еще более буду рад узнать, как долго вы собираетесь еще тянуть резину с приемкой системы С-25.
Пропустив эти слова как бы мимо ушей, Яковлев решил с ходу повести разговор в заранее продуманном направлении:
– Все это хорошо, что мы постреливаем на полигоне, но все это - в тепличных условиях: всего лишь с четырьмя стрельбовыми каналами, самолеты-мишени идут без постановки активных и пассивных помех.
– Нарушители наших воздушных границ, о которых мы чуть ли не каждый день узнаем из газет, тоже ходят без всяких помех, но на высотах, где их могут до стать только зенитные ракеты. А мы ведем пустые словопрения вместо того, чтобы делать дело. И еще скажу вам: запустите на зенитно-ракетный комплекс самолеты с помехами, - и он их собьет. Не верите мне - спросите у разработчика. Верно я говорю?
– спросил Ванников у меня.
Я утвердительно кивнул, только теперь поняв свою роль в этом разговоре, на которую рассчитывал Борис Львович.
– Вы пользуетесь тем, что у нас сейчас нет постановщиков помех, хотя теоретически ясно, что система не защищена от помех, - ответил маршал.
Я возразил ему:
– И практически и теоретически ясно, что система уже сейчас может работать при определенных плотностях помех. Пока у вас появятся более плотные помехи - появится и возможность бороться с ними.
– Вот и прекрасно. Проведите модернизацию системы, а потом мы ее испытаем в условиях помех и примем. И заодно введите на полигоне штатное число ракетных и целевых каналов.
– Такие вещи в один день, и даже в год, не делаются.
– А мы согласны подождать, - вступил в разговор один из генералов.
– По помехозащищенности у нас в КБ создана специальная головная лаборатория, туда собраны лучшие силы, и весь наш отдел практически ничем другим не занимается, если не считать разработку подвижного зенитно-ракетного комплекса С-75. Проверку противопомеховой аппаратуры начнем в Кратове, потом на полигоне и только после этого будем внедрять на объектах.