Секретное оружие

В круговорот событий, о которых пойдет речь, семья Ковригиных была втянута обычным телефонным звон­ком…

Впрочем, семья Ковригиных невелика, может быть, именно этим и объясняется, что она стала жертвой тех тайных и темных сил, которые подчас могут оказаться пострашнее даже циклонов и землетрясений. Состояла семья Ковригиных всего из двух человек — Марии Сергеевны и ее дочери Леночки. Об отце — Викторе Степановиче Ковригине — Леночка знала только со слов матери.

Когда дочь была маленькой, Мария Сергеевна много рассказывала ей об отце. Но чем старше становилась Леночка, тем скупее делались рассказы матери.

И все-таки сильное, неостывающее чувство к мужу, которое пронесла через годы Мария Сергеевна, передалось и дочери. Леночка восторженно любила отца, которого не помнила, но представляла как живого, таким, каким он смотрел на нее с фотографий.

Судя по снимкам, это был рослый, широкий в плечах человек, с большим покатым лбом, с узкими насмешливыми глазами, слегка курносый и всегда улыбающийся. Леночка не могла представить его себе без улыбки. Так улыбаться мог только добрый человек.

Так же как и Мария Сергеевна, Ковригин был математиком, они и познакомились при поступлении в университет. Родился он в деревне под Барнаулом и любил иногда похвастаться, что он “из сибирских мужиков”. “Думаем медленно, но когда уж надумаем, — все, закон, чистая математика”. Он сглатывал иногда окончания слов, вспоминала мать, говорил правильно, но ему нравился родной деревенский говор, у него получалось: “думам медленно”, “чиста математика”.

Своими способностями он с детства поражал окружающих, но о том, что Витька Ковригин станет когда-нибудь ученым, никто в деревне, конечно, не по­мышлял. Он свободно делил и множил в пределах тысячи задолго до того, как выучил азбуку, а в школе, случалось, решение задачи находил раньше, чем учитель успевал объявить все условия задачи. Но когда он собрался в Москву, никому не верилось, что Витька Ковригин обретет там признание. В университет он вошел этаким бычком, в яловых сапогах, в заштопанном люстриновом пиджачке, а по конкурсу прошел первым, экзамены сдал так, что преподаватель долго у него домогался, какой же это педагог знакомил абитуриента с дифференциальными исчислениями.

Он и Марию Сергеевну привлек к себе своей одаренностью. Она тоже была талантлива, и ей, не в пример Ковригину, с детства пророчили блестящую будущность. Она родилась в семье коренных русских интеллигентов, многими поколениями связанной с Казанским университетом. Она училась в десятом классе, а мыслила смелее и решительнее своих учителей. Родителям, как это нередко бывает, дочь чем-то напоминала Ковалевскую; с Лобачевским, хотя тот, как и Маша, тоже был казанец, сравнивать ее они все же не осмеливались. Поэтому вся Казань — и школьные учителя, и многие университетские преподаватели с одобрением проводили ее в Москву, именно в Москве ей следовало показать, на что способны казанцы.

На конкурсных испытаниях Машу встретили в Московском университете с таким же недоверием, как и Ковригина; если Ковригин вызывал недоверие своей неуклюжестью и совершенным неуменьем вести себя на людях, Маша была слишком хороша собой, трудно было поверить, будто такая красивая девушка способна целиком отдаться науке.

Однако эти опасения рассеялись после первого же экзамена.

Их приняли в один и тот же день, на одно и то же отделение.

Оба были беспредельно увлечены своей наукой, это их и сблизило, их повлекло друг к другу, как железо к магниту, хотя трудно было сказать, кто из них железо и кто магнит. Впрочем, магнитом скорее был Ковригин, он был наивнее, неподвижнее, замкнутее, кроме того, он дичился решительно всех, кто не был причастен к математике. Маша была разностороннее, образованнее, круг ее интересов был гораздо шире, чем у Ковригина, она любила музыку, стихи, спорт. Ковригин ходил на лыжах лучше Маши, но не понимал, как можно ходить на лыжах не по делу, а просто так, для удовольствия, ради спорта.

Маша говорила товарищам, что Ковригин талантлив, но что его надо шлифовать, мысли его значительны, но он не умеет их высказать, не умеет придать им литературную форму, без которой в наше время трудно добиться признания даже самому большому ученому.

Никто не удивился, когда Маша и Виктор поженились, они хорошо дополняли друг друга. Товарищи прозвали их “супругами Кюри”. Они вместе учились, интересовались одними и теми же проблемами и уже в университете готовились к совместной деятельности. Оба избрали своей специальностью математическую физику, ту сложную и тонкую область науки, где математика граничит с физикой, с той теоретической физикой, которая предопределила многие технические чудеса нашего времени.

По окончании университета обоих Ковригиных оставили при кафедре теоретической физики, и это ни у кого не вызвало ни удивления, ни зависти, — кого ж было и оставлять для научной работы, как не Ковригиных!

К тому времени у них появилась Леночка… Не прошло двух лет, как Ковригин защитил кандидатскую диссертацию, защитил не просто успешно, а с большим блеском, от прежней застенчивости в нем не осталось и следа, работу его не только напечатали в одном из самых солидных научных советских журналов, но перевели и опубликовали в Берлине, Лондоне и Париже. Имя молодого ученого стало известно за рубежом. Успеху Ковригина много способствовала его жена, это она изо дня в день шлифовала его стиль, но защита диссертации самой Маши Ковригиной тоже была не за горами.

Ковригин защитил диссертацию в начале 1941 года, свою Маша должна была защитить в июне, в августе они собирались поехать в Ялту, отдохнуть после двух лет напряженного безостановочного труда.

Но только-только успела Мария Сергеевна Ковригина защитить диссертацию, началась война. Учебные и научные заведения были тут же эвакуированы из Москвы. На всех научных работников, и в том числе на Виктора Степановича Ковригина, была получена бронь. Но Мария Сергеевна недаром говорила, что ее муж — образец честности и благородства. “Сибирские мужики, — сказал он, — не привыкли отсиживаться в кустах…” Он отказался от брони и ушел на фронт. “Ты, Маша, на меня не обижайся, — сказал он. — Мне бы не хотелось, чтобы мои дети задавали вопросы, на которые неудобно ответить…” Поскольку он был математиком, его направили в артиллерийскую часть. Сперва его назначили командиром орудийного расчета, а позже командиром батареи. “Познакомлюсь лично с берлинскими математиками, докажу им, как они просчитались, и вернусь, — неизменно твердил он в своих письмах. — Мы еще, Машенька, погуляем с тобой в Ялте…” Но погулять в Ялте ему не пришлось, как не пришлось познакомиться с берлинскими коллегами, — в апреле 1945 года Виктор Степанович Ковригин был убит при штурме крепости Кенигсберг.

Сама Мария Сергеевна годы войны провела вместе с Леночкой в Казани. Там жили родные, там легче было устроиться. Но легкость эта была весьма относительная. Ей, правда, удалось устроить Леночку в детский сад, но сама она работала в университете и регулярно дежурила то в детском саду, то в военном госпитале, а в 1942 году, когда все особенно было напряженно и тревожно, в течение чуть ли не целого года ходила работать в ночную смену на оборонный завод, тоже эвакуированный в Казань.

В Казани она и познакомилась с академиком Глазуновым, — в те годы он был еще только членом-корреспондентом, мировая известность пришла к нему спустя несколько лет по окончании войны, когда его работы сделались достоянием широких научных кругов. Но уже и в те годы авторитет Глазунова был очень велик.