Секретное оружие
Шрифт:
В “Секретном оружии” вот уже пятое десятилетие хранится замороженный оптимизм того по-своему революционного времени. Тем, кто упрекнет Овалова в патриотической самонадеянности, мы советуем представить себе поведение современных российских пропагандистов, если бы сейчас, в XXI веке, наша страна добилась хотя бы десятой части тех успехов — “весомых, грубых, зримых”…
Секретное оружие, о котором говорится в романе Льва Овалова, давно известно нашим читателям по “Военной тайне” Аркадия Гайдара. Помните Мальчиша-Кибальчиша? Да и герои “Медной пуговицы” одолевали превосходящие силы противника прежде всего своей неподкупностью и железной волей. Несокрушимый дух советского человека был темой многих произведений разных жанров. Популярный лозунг: “Слава народу-победителю!” превратился в пустые словеса только для иронически настроенных молодых людей семидесятых. А в начале шестидесятых военная тайна Гайдара действовала успешно, покоряя космос, открывая силу лазера и обнимая победительного Фиделя Кастро…
Об эту несокрушимую
Новый роман Овалова должен был отвечать требованиям времени. Превосходное, динамичное начало — на первых страницах автор знакомит нас с семьей талантливой советской ученой дамы и с одиссеей американского шпиона, которого засылают в СССР, чтобы склонить ученую даму к работе на США. Он должен доставить ее в Штаты — хоть по доброй воле, хоть силком. Хрущевский Советский Союз встречает засланного на самолете резидента добротой шоферов-бессеребреников и прекрасными пирожными в кафе “Огни Москвы”.
Это было приметное местечко в гостинице “Москва”, над колоннадой. Великолепный вид на Александровский сад и Кремль поражал и москвичей, и гостей столицы. В “Огни Москвы” ходили и семьями — на пирожные, и мужской компанией — на коньяк. В этом заведении подавали и водку, а ассортимент холодных и горячих блюд не уступал ресторанам. С гостиницей “Москва” связан и сюжет “Голубого ангела” — что и говорить, историческое здание, концентрирующее эстетику советского времени. В девяностые годы кафе “Огни Москвы” пришло в упадок. Сейчас я пишу эти строки — а гостиницу “Москва” разбирают. По плану, на ее месте будет выстроена копия — в точности по замыслам архитектора Щусева. Конечно, это уже будет “не тот боржом”. “Москва” строилась не как копия, она строилась на века, была посланием целого поколения, посланием городу. Сейчас уже нельзя прикоснуться к тем камням, которые помнят майора Пронина, его коллег и противников. Историю нельзя повторить в папье-маше… Я слыхал, что в Третьяковке потускнели краски суриковского “Утра стрелецкой казни”. Есть предложение замазать Сурикова — и попросить художника Шилова сделать осовремененную копию картины, на старом холсте. Хорошо бы — фломастерами!
Говоря о прониниане, мы неизбежно возвращаемся к теме мирового классического детектива. Если уж майор Пронин стал советским Холмсом и Мегрэ, без сравнений не обойтись. Шерлок Холмс занимался любыми загадками — лишь бы нашлась работенка для дедуктивного метода. Но в глубине души эсквайр с Бейкер-стрит был британским патриотом — и иностранных шпионов разоблачал с особым хладнокровием. К шпионскому детективу относятся классические холмсовские рассказы Конан Дойла “Морской договор”, “Чертежи Брюса Падингтона”, “Его прощальный поклон”. Как неофициальное лицо, Холмс встречается с министрами, премьер-министром и влиятельными аристократами. Пронину тоже не привыкать к аудиенциям у сильных мира сего. Советская элита тридцатых демонстрировала демократизм: с майорами ОГПУ свысока не общались даже наркомы. В “Голубом ангеле” появляется ворчливый номенклатурный товарищ Евлахов — но чувствуется (с подачи автора), что они с Прониным старые друзья, еще с Гражданской. Лубянские руководители контрразведки в прониниане не появляются: автор соблюдает секретность, а фантазировать на эту тему не желает. Как самодостаточный герой, майор Пронин не нуждался в начальстве, а как примерный чекист, он не перекладывал свою работу на плечи старших товарищей. Комиссар Мегрэ — защитник отверженных парижан — предпочитал находить трупы в городских кварталах, а в политические интриги впутывался с неохотой, да и то по преимуществу — во внутренне-французские. Мегрэ — специалист по уголовным преступлениям, знаток человеческой психологии, погруженный в урбанистический быт. Элементы политической сенсационности никогда не были основой героического образа французского комиссара полиции. С сильными мира сего он чувствует себя не в своей тарелке. Если министр оказывается простым и небогатым человеком — комиссар начинает его уважать и удивляется, что и в политическом бомонде водятся честные люди. Богачи и сибариты в романах Сименона бывают честными только в исключительных случаях. В стране майора, а затем и генерал-майора Пронина богачей нет и в помине. Обеспеченные люди, получившие от государства отдельную квартиру, сносную зарплату, бесплатный отдых во всесоюзных здравницах, заслуживают уважения, ибо являются прекрасными специалистами, профессионалами своего дела. Такими же, как генерал-майор Пронин в области контрразведки. Представители советской элиты могут зарваться, как Щуровский из того же “Голубого ангела”: инстинкт хозяйчика проявляется в человеке в самые неожиданные моменты. Это путь предательства, приводящий зарвавшегося товарища к краху.
В “Секретном оружии” Овалов рассказывает историю уважаемой советской семьи — семьи талантливых ученых. Никакого аскетизма в быту, но и никаких излишеств — условия, помогающие человеку эффективно трудиться. Дилемма двадцатых годов, когда нищенский быт истинных революционеров противопоставлялся жирующим мещанам-нэпманам, больше не актуальна. Социализм “в основном построен” — и материальное положение гражданина соответствует его вкладу в общее дело. Даже американские шпионы удивлены рациональной организацией советского общества. Им, акулам капитала,
В “Секретном оружии” Овалову снова не изменяет фантазия. Интрига с похищением советской ученой и подброшенный фальшивый труп — это, конечно, замысловатая загадка. В былые года о подобных преступлениях майор Пронин говаривал: “Задумано было тонко, но враг не учел одного: где тонко, там и рвется”. Получив генеральское звание, Иван Николаевич не стал наивнее. Он сразу почуял подвох, не поверив в гибель героини. А ей тем временем внушали, что она уже в Америке, что вокруг — не подмосковные перелески, а какая-нибудь Оклахома.
И вот на стол генерал-майора Пронина ложится дело о гибели двойника… Ветеран КГБ окружен ореолом легендарной славы. О нем говорят: “С самим Дзержинским работал!” — и это чистая правда. Иван Пронин — один из творцов истории ВЧК–КГБ, отдавший контрразведке всю жизнь, начиная с Гражданской. Для молодых чекистов шестидесятых годов он был олицетворением благородной профессии защитника интересов Родины. Такой смысл придает постаревшему Пронину и Овалов. Как любимец публики, он ненавязчиво выходит на сцену в разгаре действия — и тонет в читательских аплодисментах: “Это — майор Пронин! Теперь уже генерал-майор”. При Пронине осталась его знаменитая метода — вглядываться в суть вещей, верить в правду человеческих характеров. Он чужд излишней подозрительности. Время доказало правоту гуманистических убеждений Пронина, он не разочаровался в людях. Там, где другой принялся бы обвинять молодую девушку в легкомысленности, — Пронин найдет возможность поверить, понять, простить. Все вражеские замыслы будут биты, если мы проявим выдержку и терпение. Пронин уверен: сильный человек, мужчина, должен быть терпелив и по-кутузовски спокоен. Нравы иностранной деловой элиты и повадки лучших разведчиков мира Пронину известны назубок. Они уже неспособны удивить советского мэтра контрразведки. На вооружении у Ивана Пронина и классика марксизма-ленинизма. Еще в “Голубом ангеле” он готовил доклад по статьям Энгельса. К “Секретному оружию” поседевший Пронин подошел еще более убежденным марксистом, о чем свидетельствуют его лаконичные нотации, предназначенные для молодых сотрудников. Из классики Пронин знает физиологию капиталистического общества лучше любых американцев. Он за много ходов вперед просчитывает их рефлексы. Известно Марксово мнение о капиталисте: “При 300% прибыли нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы”. Иван Пронин знал: “Капитализм рождает бандита”. Это надежное знание помогало ему всякий раз находить ахиллесову пяту в планах иностранных разведчиков. И не важно, прав ли был Пронин в комильфотных понятиях нынешнего дня: история не выносит окончательных вердиктов. Главное, что марксизм помогал контрразведчику ощущать собственную моральную победу над противником. Главным завоеванием советской власти, по Овалову, была свобода от частной собственности и от духа собственничества. Этим сильны любимые герои пронинианы.
…Собрав факты, Пронин быстро перебрал в голове несколько возможных отгадок — ему нужно было только выбрать верную. Поскольку в человековедении генерал-майор способен тягаться с самим комиссаром Мегрэ, ясно, что он не ошибется в диагнозе. Выходит, в “Секретном оружии” Пронин не получил достойного сопротивления? Шапками закидал всех шпионов? Такое решение романа было бы вульгарным. В “Секретном оружии” есть несколько эпизодов, когда читатель не уверен в положительном исходе дела. Ясно, что шпионов майор Пронин выведет на чистую воду — но гибель прекрасной женщины кажется вполне реальной перспективой и щекочет читательские нервы. Пронин по-прежнему скуп на слова. Мы прислушиваемся к его кратким, веским репликам, распознаем в его словах скрытую иронию или моральную поддержку собеседника. Что греха таить — нам хочется, чтобы в романе было больше Пронина. Чтобы он, как в “Курах Дуси Царевой”, сам выезжал на место преступления, следил за двурушниками, до поры до времени утаивая даже от коллег свои дедуктивные открытия. Кажется, что сам Пронин не чужд ностальгии по старым добрым временам. Тогда он был молод — не те силы, не те чины. Теперь Пронин действует преимущественно руками своих подчиненных — хотя и преподает им гроссмейстерский урок своей беседой с несчастной обманутой девчонкой.
Еще одна примета зрелого социализма в романе — новые, по сравнению с довоенным временем, приемы шпионов. Советского человека, воспитанного в послереволюционное время, уже нельзя соблазнить воспоминаниями о прелестях частной собственности, как это было с фотографом Основским в “Голубом ангеле”. Теперь, чтобы войти в доверие к советской девушке, матерый шпион вынужден разыгрывать спектакль, изображая из себя сотрудника КГБ. Время показало, что писатели шестидесятых находились в плену иллюзий, недооценивали собственнические инстинкты, присущие человеку. Но, в конце концов, шпионский роман “Секретное оружие” — не учебник по истории социальных отношений.