Секретное поручение Сталина
Шрифт:
Ввиду обнаружения антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Г. Г. Ягоды, совершённых в бытность его Наркомом внутренних дел, считать необходимым исключение его из партии и санкционировать на его арест. [1]
На другой же день арестовали и произвели обыск в кремлёвской квартире, в особняке на Сухаревке и на даче в Подмосковье. Нашли фильмы, открытки, фото порнографического характера, искусственный член из каучука. Вообще-то Ягода ещё был мужчина, что называется, в соку. Для забавы этот член на даче валялся.
И дальше не совсем по сценарию пошло. Допрашивал не рекомендованный им Паукер, но не менее ретивый капитан госбезопасности Коган.
— Фамилия?
— Ягода.
— Имя-отчество?
— А то ты сам не знаешь…
— Молчать! Отвечать на поставленные вопросы!
— Генрих Григорьевич.
Ну и так далее. Национальность, состав семьи, социальное положение. Всё по протоколу — никаких исключений. Выскочка Коган всерьёз напирал. Даже немного поспорили о социальном положении. Ягода хотел, чтобы признали пролетарием или, хотя бы, выходцем из ремесленников. Коган же настырно выяснял, кто были родители, и записал: «Отец — золотых дел мастер». Что ж, понятно. Будут клеить чуждое социальное происхождение.
Камеру предоставили достаточно комфортную, одноместную или, как шутили сотрудники, «односестную». Правда, электричества пожалели. Лампочка на потолке висела маленькая, тусклая и без люстры, под железной решёткой.
Генрих Григорьевич обдумывал, как себя вести на допросах. Впрочем, ответ напрашивался единственный. Надо держаться естественно, отвечать правдиво. Чтобы не заподозрили, что у него есть секретное поручение от Сталина. И на первых допросах, которые вел капитан Коган да совсем ещё зелёный лейтенант Лернер, держался достойно и резал правду-матку. Пока что ему шили уголовщину, и все вопросы вертелись вокруг купли-продажи бриллиантов. Ну, был такой грех. Не для себя же старался. Точнее сказать, не только для себя. Заграничные операции НКВД требовали больших денег.
Коган с каждым разом напирал сильнее. Понятно, старался капитан, хотел раскрутить на полную катушку. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Как в пинг-понг играли.
— Вы знали, что коммерсант Лурье, принятый вами на работу, является немецким шпионом?
— В моих глазах он был просто способным коммерсантом.
И тому подобное. Очень много вопросов. Читая литературно обработанные протоколы можно было подумать, что это два приличных господина за чашкой кофе ведут неторопливую беседу. На самом же деле, Коган с первого дня стал «тыкать» и сволочью обзывать. С уголовных статей он хотел перебросить мостик на политические. Ягода сразу понял и сам спросил:
— А можно мне один вопросик задать?
— Ну, спрашивай.
— Паукер-то где сейчас? Я полагал, что именно ему доверят допрашивать меня.
— В соседней камере отдыхает, — усмехнулся Коган. — И очень много интересного уже про тебя рассказал.
Он-таки воткнул в протокол своё измышление, что коммерсант Лурье состоял на службе империалистической Германии. Вывалил на стол вещдоки — те, что при обыске нашли. Стопка книг, написанных Троцким, две пули, ещё кое-что. Насчёт пуль прицепился: что за пули, с какой цель хранил?
— Эти пули оборвали жизнь Зиновьева и Каменева, — ответил Ягода.
— А почему они такие расплющенные?
— Так, видимо, твердолобые были товарищи.
— Хе-хе, твердолобые, значит. А почему врагов народа называешь «товарищами»?
— Обмолвился.
— Замечательная обмолвка! — усмехнулся Коган. — Так и запишем: «Не отрицает, что продолжительное время поддерживал тесную связь с Зиновьевым и Каменевым, вплоть до расстрела последних».
Мурыжил несколько часов и на двери поглядывал. Оказывается, ждал визита высшего начальства. И оно, наконец, явилось. Дверь кабинета распахнулась, и вошёл Ежов. В кожаной куртке, в хромовых сапогах. Коган вскочил и вытянулся по струночке. А Ягода не догадался встать, лишь обернулся и, увидев Ежова, слегка улыбнулся своим мыслям: последовал-таки товарищ Сталин его рекомендации, поставил карлика управлять наркоматом.
— Ты что лыбишься, сволочь? — Ежова эта улыбка возмутила.
Судя по всему, и он о тайном поручении Сталина не знал. Гордость переполнила Генриха Григорьевича: «Факт, что тайна никому не ведома». Новый нарком поинтересовался у Когана, как идёт следствие, и обратил внимание на пули, лежавшие на столе.
— При обыске изъяли, — отрапортовал Коган. — Говорит, эти пули нашим заклятым врагам жизнь оборвали.
— Чьи, говоришь, жизни? — Ежов сам обратился к Ягоде.
— Каменева и Зиновьева.
— Хм, любопытно. Ну, теперь эти пульки в мою коллекцию перейдут, — решил Ежов, вытащил шёлковый платок и те пули завернул, в карман спрятал. Опять обратился к Когану. — Как он себя ведёт?
— В спекуляции бриллиантами сознался, а своё пособничество немецкой агентуре отрицает.
— Ну, быстрей колите. А то нам Политбюро втык вставит.
— Будем стараться, Николай Иванович, — пообещал Коган.
Поздним вечером ещё раз вызвал на допрос. В кабинете, кроме него, сидел Яков Курский, известный делопроизводитель и талантливый сценарист. Коган подсунул стопку отпечатанных листов.
— Тут Яша всё изложил, о чём мы с тобой беседовали. Подпишись отдельно под каждой страницей, и дело с концом.
— Но можно хотя бы ознакомиться? — попросил Ягода.
— Читай, — с раздражением бросил следователь. — Только быстрей.
Нетерпеливые какие. Генрих Григорьевич углубился в чтение. Во навертели! Он предполагал, что будут клеить. Но чтобы так! С такими художественными преувеличениями! Получилось, что он чуть ли не резидент немецкой разведки, и ждёт не дождётся, когда доблестная немецкая армия освободит Россию от варваров-большевиков.
— Ну, вы насочиняли! Вам же никто не поверит, — осмелился возразить.
Коган обозлился.
— А это уже не твоё собачье дело, поверят или нет.
— Не профессионально это, — пожурил Ягода.
А дальше и вовсе по известной поговорке: чем дальше в лес… Оказывается, он организовал убийство Кирова. Ясно, что под расстрельную статью гонят и с большим запасом прочности. Взыграло у Генриха Григорьевича честолюбие. Нет уж, дорогие товарищи, будьте любезны — докажите! Нечего тут романы сочинять. Он не подписал и потребовал протоколы переделать. Коган позеленел от злости, зашёл сбоку, пальцы в кулак сжал. Сейчас ударит. Но, слава богу, сдержался.