Секретное задание, война, тюрьма и побег
Шрифт:
Восемь или десять человек решили вернуться. Среди них были три солдата Союза, которые вдели войну и знали, что такое опасность. Но перед тем как пройти по собственным следам через Рич-Маунтин, они сказали нам:
— Идти дальше нет никакого смысла. Никто там пройти не может. Ни один человек не сможет дойти до Ноксвилля, пока не убедится, что путь туда свободен.
Эллис и Тридэуэй слушали их и лишь улыбались. Эти предстоящие опасности никак не нарушали их спокойствия, поскольку самое трудное было уже позади. Мы уже давно оставили за своей спиной все те ужасы, по сравнению с которыми
Среди тех, кто пошел обратно, были житель Северной Каролины и его маленький сын — услада его старости. Не желая вновь попасть в сети сладостных обещаний мятежников, он решил закончить войну и заняться своими многочисленными проблемам и неприятностями, и не стараться нажить новых. Приобретая одну из его лошадей, я больше не нуждался в доброте и помощи Эллиса и его друзей.
Мы вышли еще до полудня, и по скрытным тропкам продолжили свой путь по долине. Дождь прекратился, погода была хорошая. У одного из местных юнионистов мы узнали, что буквально час назад в его доме побывали партизаны — 8 человек. Их след еще не остыл, и Дэн, всегда готовый к охоте на мятежников, взяв с собой восьмерых своих друзей, оставив Тридэуэя ответственным за наш отряд, кинулся в погоню.
До наступления темноты мы достигли Келли Гэп, пролегавшую через старый сад, раскинувшийся возле большой фермерской усадьбы, состоявшей из хозяйского дома и множества других построек. Здесь уже давно никто не жил. Один из наших проводников сказал нам:
— Здесь жил один юнионист. В прошлом году мятежники повесили его на этой яблоне, но они срезали его веревку прежде, чем он умер, а потом, очнувшись, он сбежал из штата.
Мы привязывали лошадей к деревьям и запекали на ужин нашу кукурузу. Смеркалось, в окнах загорались огоньки, и ферма оживала, становясь такой же уютной и гостеприимной, как и раньше.
После того, как стемнело полностью, вернулись Дэн и его товарищи вернулись. Партизанам с большим трудом удалось сбежать от них. Но одного они захватили. Для него была выделена одна из хозяйственных построек — туда его, под охраной двоих вооруженных винтовками стражей и поместили. На вид ему было не более 22-х, и у него было тяжелое, грубое лицо. Он постоянно повторял, что он не партизан, в армии мятежников сражался, но потом дезертировал, в Ноксвилле принял присягу на верность Соединенным Штатам, и теперь вновь начать мирную жизнь.
Некоторые из людей Эллиса считали, что он нарушил свою присягу и являлся самым необузданным из партизан. Не смущаясь его присутствием, они свободно обсуждали, каким способом от него можно было бы избавиться. Одни выступали за то, чтобы забрать его в Ноксвилль и передать его властям. Другие, которых, возможно, было большинство, настаивали на том, чтобы расстрелять его в саду. Я думаю, что так считали очень многие. Среди них были те, чьи отцы или братья погибли от рук партизан.
Этот пленник был человеком простым, не очень умным и не очень образованным, он говорил только тогда, когда к нему непосредственно обращались.
— Что ж, сэр, а каково ваше мнение?
— Я в ваших руках, — даже не моргнув ответил он. — Вы можете убить меня, если хотите, но я не нарушал присяги, и я не делал ничего из того, в чем вы меня обвиняете.
Совет продолжался еще некоторое время, а потом офицер армии Союза из Восточного Теннесси сказал.
— Он заслуживает смерти, и он, вероятно, когда-нибудь встретится с ней. Но мы не убийцы, и он не будет расстрелян. Я сам застрелю любого, кто попытается убить его. Истинный воин никогда не обидит своего пленника.
В конечном счете, решили отвезти его в Ноксвилль. Он принял это решение с тем же спокойствием, как если бы ему сообщили о том, что он будет казнен.
Дэн не присутствовал на этом совещании. Он отправился к ближайшему дому за новостями, поскольку все жившие в радиусе нескольких сотен миль юнионисты и их семьи хорошо знали и любили его. Мы же — очень уставшие — улеглись спать в старом саду, подложив под головы седла своих лошадей. Теперь наши мысли текли по более приятному руслу. Мы лишь в 70-ти милях находились от позиций наших войск. Мы шли медленно и неуклонно, и даже принимали участие в приграничных делах!
Незадолго до полуночи кто-то пожал мне руку. Я протер глаза и посмотрел вверх. Это был Дэн Эллис.
— Парни, нам надо уезжать — немедленно. Мы в самой гуще мятежников. Несколько сотен стоят в нескольких милях, а восемьдесят — совсем недалеко. Они устроили засаду для полковника Кирка и его людей. Нам надо разделиться: пешие пойдут в горы, а мы — кто верхом — в гораздо большей опасности, поскольку лошади больше шумят и оставляют множество следов, — если мы хотим прорваться, нам надо уходить прямо сейчас.
Он говорил шепотом. Нашего пленника, до которого уже ни у кого не было никакого дела, отпустили на все четыре стороны. Мы вновь оседлали наших усталых лошадей и немедленно отправились в путь. Я находился почти в самой середине нашей кавалькады. Передо мной шел белый конь — это очень помогало мне.
Мы поскакали в обычном стиле Дэна — с полным безразличием к дороге — вверх и вниз по скалистым холмам, через ручьи, по болотам, перепрыгивая через ограды — как угодно, но только не по дорогам.
Я думал, что мы прошли так около трех миль, когда подъехавший ко мне Дэвис спросил меня:
— Эта юная леди очень хорошо ездит, не так ли?
— Какая юная леди?
— Вон та, которая ведет нас.
Я-то думал, что нас ведет Дэн Эллис, и потому проехал вперед, чтобы посмотреть на эту юную леди.
Это была она! Лица ее в темноте я разглядеть не мог, но мне сказали, что она красивая девушка. Я видел ее изящную фигуру, а те уверенность и непринужденность, с которыми она вела свою лошадь, могли бы послужить образцом для любого мастера верховой езды.