Секретное задание, война, тюрьма и побег

Ричардсон Альберт Дин

— Вы за Юг или за Север? — спросил он, поигрывая курком своей винтовки.

— Что ж, — ответил пожилой и несколько испугавшийся теннессиец, — я с самого начала держался подальше от войны и не помогал ни одной из стороны.

— Ладно, ладно! Быть такого не может. Вы же не думаете, что я так глуп, не так ли? Вы никогда не смогли бы жить в этой стране, не будучи ни тем, ни другим. Вы за Союз или за Сецессию?

— Я голосовал за Сецессию.

— Говорите только правду.

— Что ж, сэр, мои двое

сыновей в армии Джонсона. Я с первого дня был сецессионистом, и я такой же добрый южанин, как и все те, кого вы можете встретить в штате Теннесси.

— Хорошо, дружище, а теперь слезайте с лошади.

— В это о чем?

— Я о том, что вы именно тот самый человек, в поисках которого я проехал 100 миль — добрый южанин на хорошей лошади! Я — янки, мы все тут янки, так что слезайте с нее и побыстрее.

Когда щелкает курок винтовки — любые приказы исполняются немедленно. Всадник спешился, парень сел на лошадь и поскакал по дороге, а старый южанин медленно и грустно побрел домой.

Сегодня мы прошли 25 миль, а на ночь разбили лагерь в сосновом лесу у Френдс-Стэйшн.

Поскольку мы находились в довольно безопасных местах, мы с Дэвисом отправились в поисках постели. В первом попавшемся нам доме две женщины заверили нас, что они верны Союзу, но, к сожалению, у них нет ни одной свободной кушетки. Их слова звучали безупречно, но дружественности в их глазах я не увидел. Впоследствии мы узнали, что они были ярыми мятежницами.

Следующим жилищем был просторный, расположенный в центре ухоженного двора, старый фермерский дом. В ответ на наш стук, к двери подошел беловолосый патриарх лет, наверное, семидесяти.

— Вы позволите нам поужинать и переночевать у вас? Мы щедро заплатим и будем весьма благодарны вам за это.

— Я бы с удовольствием, — дрожащим голосом ответил он, — но сегодня моих дочерей нет дома — они поехали на вечеринку. Остались только я и моя жена — беспомощные и больные старики.

Тут к нам привлеченная собственным любопытством, вышла и его супруга, после чего мы вновь мы повторили свою просьбу, обращаясь уже к ней — настойчиво и убедительно — потому что мы очень устали и очень хотели есть, а дом их нам очень понравился. Она весьма сухо ответила нам так же, как и ее муж, но потом понемногу разговорилась. Через некоторое время мы снова поинтересовались:

— И все же, не будете ли вы столь добры, чтобы приютить нас, или нам стоит поискать другое место?

— Но кто же вы, наконец?

— Юнионисты — янки, сбежавшие из Солсбери.

— Что же вы раньше не сказали? Конечно, я накормлю вас! Все, все, заходите!

Старушка приготовила нам невероятно вкусный ужин, а потом рассказала нам свою историю — типичную для этой войны. В течение нескольких часов, сидя у жаркого камина, мы беседовали с этой престарелой парой,

чьи трое сыновей сражались сейчас в армии Союза, и которые искренне и преданно любили наше Дело. За себя мы больше не волновались — они заверили нас, что мятежники ни разу еще не обыскивали их дом.

В этом отношении им очень повезло. Их дом был единственным среди сотен домов других юнионистов — в которых мы когда-либо ночевали — ни разу не подвергавшийся налету мародеров-мятежников. Конфедераты забирали у них зерно и сено — стоившее иногда сотню долларов, но к их жилью всегда проявляли уважение.

XXVII. Пятница, 13-е января

Судя по некоторым признакам, мой бедный конь скоро должен был умереть, и я спросил у первого встреченного мной человека:

— Хотите эту лошадь?

— Конечно, незнакомец.

— Хорошо, тогда возьмите ее.

Я протянул ему уздечку, и он повел ее, изредка удивленно поглядывая на меня, но я думаю, что он очень скоро разгадал тайну моей щедрости. Несколько других лошадей нашего отряда либо умерли в дороге, либо просто брошены, как уже бесполезные и ни на что не годные.

Дальность нашего путешествия — первоначально оцениваемая в 200 миль — теперь выросла до 295-ти. А если учесть, сколько раз нам приходилось отклоняться и идти в обход, мы сочли 340 миль весьма скромной оценкой пройденного нами расстояния.

В 10 часов утра этого 27-го дня состоялось наше великое освобождение. Это произошло у Строуберри Плэйнс, в 15-ти милях восточнее Ноксвилля. Здесь — после последнего марша в 7 миль, в течение которого наши отяжелевшие ноги и ноющие от усталости руки становились все легче и подвижнее — в тишине, с преклоненными головами, переполненными чувствами сердцами и мокрыми глазами, мы приветствовали Старый Флаг. [218]

«Из Челюстей Смерти, и из Пасти Ада». [219]

218

Ноксвилль, Теннесси, 13-е января 1865 года.

219

Немного перефразированная Ричардсоном строка из поэмы А. Теннисона «Атака легкой бригады». (Перевод К. Николаева). – Прим. перев.

Альберт Д. Ричардсон.

«Tribune», 14-е января 1865 года.

КОНЕЦ