Секретные агенты против секретного оружия
Шрифт:
Вот что рассказывает об этой экспедиции сам Верн.
Вторник
Демаркационной линии между оккупированной и неоккупированной зонами больше не существует, но все едущие в поезде подвергаются строгой проверке прямо в вагоне.
(К счастью, у Верна превосходная «карт д'идантитэ». При нем продовольственные карточки, справка с места работы (конечно, от того же Французского синдиката синтетических продуктов!), документ о демобилизации. Прошлое и настоящее вызубрены отлично. Через десять минут после прибытия в Париж Верн станет неким
36
Верн смог кое-что записать лишь в период между 5 и 19 мая 1945 года. 5 мая его освободили из лагеря Маутхаузен, а 19 отправили в Париж на самолете. Записи были сделаны как рапорт французским властям и отчет о деятельности автора от 1940 до 1945 года. Бумаги не было. Записи были сделаны на полях библии, одолженной Верну американским военным священником-католиком, а в Париже были продиктованы машинистке. Приводимый ниже дневник является серией выдержек из того документа. Подлинник изобилует военной информацией, исповедями умерших в лагере, техническими данными. Он содержит нечто вроде научного завещания Верна. Поэтому приводить его полностью излишне. (Примечание автора).
Опыт показывает, что вернейший способ сойти за ученого искусствоведа — это говорить об одном искусстве терминами другого. Скажем, беседуя о живописи, надо поминать тональность, звучность, резонанс. В разговоре о музыке следует вставлять термины, характерные для живописи, — колорит, оттенок, освещение).
Лионский вокзал в Париже оцеплен, оцеплено и метро.
Идет всеобщая проверка документов. Узнаю несколько видных гестаповцев, но не думаю, чтобы они догадались, кто я.
На базу прибываю благополучно. Преображаюсь в Кардана.
Свидание происходит в Зале астрономии во Дворце открытий. Темнота кромешная, светят лишь звезды с потолка планетария. Невидимый собеседник спрашивает меня, не предпочитает ли Панург аутоморфные действия баховым фугам. Отвечаю, что «любовь, ненависть и стремление к могуществу являются тем треножником, на котором возгорается темное пламя».
По-прежнему скрываясь во тьме, мой собеседник устраивает мне форменный экзамен по межпланетным сообщениям.
Говорю ему о русских — Циолковском и Перельмане; о немцах Валье, Лее, Оберте, Гайле; об американцах Эдвардсе, Пендрее, Годдарде; о французе Эно-Пельтери.
Наконец, незнакомец заявляет, что он удовлетворен.
Он, конечно, не инженер X, а лишь один из его друзей и сотрудников. Но это неважно.
И после первых же фраз невидимки мне становится ясно, что этот человек и его группа знают об оружии «фау» решительно все.
Он говорит мне о времени и месте следующей встречи и предупреждает: если я пойду за ним сейчас — все кончено.
Выжидаю десять минут и выхожу: как будто, никто не следит за мной. Завтракаю близ площади Данфер-Рошро. Час провожу в книжном магазине Галиньяни. Покупаю несколько утопических романов Ганса Доминика. Возникает интересный разговор с немецким офицером, который видел, что я покупаю Доминика. Долго обсуждаем эволюцию утопического романа в Германии, от «Двух планет» Курта Лассвитца до книг, появившихся совсем недавно.
Теперь наступает время заняться нашими полицейскими.
Совершенно фантастический газогенераторный автобус с огромным баллоном на крыше увозит меня в отдаленное предместье.
Нахожу указанного мне человека, связанного с ФТП, и назначаю ему свидание, затем контрольное свидание — и снова свидание. Если он не придет — все погибло. Люди из этой организации — профессиональные подпольщики, а я — жалкий любитель.
Если
Являюсь в центр организации, нам близкой, «Защита Франции». Активная группа, много знакомых. Среди руководителей Мишель Клемансо, Женевьева и Мишель Шаретт, племянник и племянница де Голля. Они издали мой «Справочник саботажника» и изготовляют документы превосходного качества. Регулярно выпускают интересный листок.
Темнеет. Отправляюсь на новую базу, к одному торговцу картинами.
Парижская атмосфера отличается от лионской настолько, что никак не могу заснуть. Мысли одолевают.
Жив ли Сен-Гаст? Что собирается предпринять адмирал Канарис, получив приказ заняться группой Марко Поло?
Удалось Октаву убедить союзный штаб в грозящей опасности? Запросили или нет Британское общество изучения межпланетных сообщений? Сумею я выдержать пытку, если придется? Не зря ли выкинул я пилюлю с цианатом калия?
За окном мчатся автомобили: немцы и коллабо [37] разъезжаются по ночным кабакам.
Что делать, если зазвонит телефон? Совсем забыл условиться с хозяином.
37
Сокращение от «коллаборационист» — сотрудничающий. Так называли французов, стремившихся мирно существовать под немецким игом, работая на немцев.
Что обозначает фраза, которую X просил передать в Лондон? «Между Океаном света и Горой света ничего общего нет…» Что это может значить? [38]
Среда
Огромная чашка кофе с молоком за цинковой стойкой паршивенького бистро великолепно разгоняет ночные наваждения.
На свидание ФТП не явились. Час гуляю по набережным. Великолепные возможности.
Встречи с парижанами. Узнаю, что ночью провалилась организация, именуемая «централь Пеллегрена». В помещении осталось четыре тысячи незашифрованных имен. Даю указание — организовать пожар. К счастью, в Париже еще есть небольшой запас моих зажигалок.
38
Фраза заимствована из авантюрного романа Синтэра и Стеемана «Тринадцатый удар полуночи», вышедшего в детективной серии «Маска». Значение не установлено. (Примечание автора).
Наступает час решительной встречи с инженером на набережной Жавель. Запоминаю огромное количество данных. Тайных видов оружия оказывается уже четыре.
Все отрывочные данные оформляются, становятся на места, проясняются. Крепко жму руку инженеру X. Прежняя родина, новая родина, все освобожденные и все ждущие освобождения обязаны ему многим. Благодарить бесполезно, он все понимает сам.
Опять еду в предместье. Зашифровываю основное в полученном материале и прошу шифром передать в Лондон. Если радиограмма будет принята — я прожил свою жизнь не напрасно.
Завтракаю в другом районе.
На контрольной встрече с ФТП снова никого нет. Свободные два часа. Иду в кино, смотрю «Человека из Лондона».
Когда на экране появляется смена гвардейских патрулей у Букингемского дворца — публика внезапно разражается аплодисментами.
Встреча с двумя политическими деятелями.
Игрек, бывший председатель Совета Республики, хочет войти в Сопротивление.
Отказываю, он чересчур на виду. Напоминаю, что неповиновение перед лицом врага наказывается смертью, как гласит декрет Временного Правительства сражающейся Франции № 336А.