Секретные академики
Шрифт:
— Ваш конкурент?
— Нет, конкуренции никакой не было. Просто завод, на котором делался «Протон», принадлежал Минавиапрому, а сплав для ракеты предложил Минобщемаш. Ответственными по заводу назначили академика Кишкина и Фридляндера — ведь завод-то был наш минавиапромовский. Реально — я на заводе был день и ночь. Сплав назывался «АЦМ» — «алюминий-цинк-магний». К тройным сплавам я относился с большой осторожностью, так как считал, что ведут они себя плохо с точки зрения коррозии. Почему тот институт пошел на подобный сплав, мне было неизвестно. Вскоре мои опасения начали оправдываться. Мы ничего не могли противопоставить такому решению, так как сплав «АЦМ» одобрил академик Челомей и поддержал сам Хрущев.
— Неужели даже ошибочное решение оспорить было невозможно?
— Челомей был чуть пониже господа Бога, но гораздо выше всех министров. Ну а о Хрущеве и говорить нечего. Так что работы шли полным ходом — на заводе штамповались ракеты. Их уже было довольно много. У каждой ракеты стоит часовой и никого близко не подпускает — так сохраняется «государственная тайна». Через некоторое время, месяца через два по сварным швам начали появляться трещины. Некоторые из этих «трещинок» достигают метров двух! Все видят, что происходит, но никто не решается сообщить об этом академику. Новые ракеты делаются с большой скоростью, но с не меньшей скоростью появляются и новые трещины. В конце концов я поехал к нашему министру, рассказываю ему о происходящем. Как только он услышал слово «Челомей», поднес палец к губам — мол, молчите — и отвел меня в маленькую комнату, где не было «прослушек». Прошу позвонить Челомею. Министр говорит: «Звонить ему не буду, лучше поезжайте вы и все расскажите. А потом о его реакции доложите мне.» Я понял, что наш уважаемый министр боится Челомея, как и все остальные. На следующий день иду к Челомею. Он сразу меня принял. Кстати, человек он был «надменный» — употреблю такое слово. Вот, к примеру, такой штрих. У них в Реутове высотное здание. Работает три лифта. В часы пик у лифта собирается большая очередь. Но обслуживает людей только два лифта, а третий — персональный для академика Челомея. Мне это абсолютно не нравилось. А заместителем у Челомея был сын Хрущева — Сергей. Я с ним встречался. Он мне очень понравился. Вел себя просто, ничем не показывал, что отец у него сам Хрущев. Итак, Челомей принял меня. Я ему говорю: «Владимир Николаевич, ракеты ведь «трещат». «Как трещат?» Он удивился, не поверил. Я предложил ему спуститься в цех. Удивительно, он по цеху ходил довольно часто, но трещин так и не увидел, и никто ему не доложил о них, все боялись. Увидев трещины, он сразу же сделал вывод: «Металлурги меня подвели!» А ведь сам он был во многом виноват. На следующий день академик собрал совещание, я там сделал сообщение и предложение перейти на сплав «АМГ-6».
— То есть на ваш сплав?
— Сплав, который я предложил. Этот сплав был абсолютно надежный, он широко применялся во многих ракетах. И после этого никаких неприятностей не было. Кроме одной. Спустя два месяца раздается у меня звонок и сообщается, что назначено заседание президиума ЦК КПСС, на котором будут рассматриваться причины срыва выпуска ракеты «Протон». В качестве ответчиков выступают Фридляндер, Туманов — начальник ВИАМ, и Белов — начальник ВИЛСа, который вообще к этим ракетам отношения не имел. На заседание надо придти с партбилетами, на обсуждение отводится семь минут, после чего мы уйдем уже без партбилетов. В те времена — это был самый суровый приговор. Пошли мы к своему министру. А он в ответ, что с президиумом ЦК партии он ничего сделать не может. Думаем, что же делать? Честно говоря, ничего придумать не можем. И вдруг новый звонок, что наш вопрос перенесен на октябрь месяц, мол, следует к нему лучше подготовится.
— Это октябрь 1964 года?
— Точно! Тогда произошли известные события — Хрущева сняли. О нашем вопросе все забыли. А Челомей в этот момент исчез. Он решил, наверное, что его снимут с работы и посадят. Однако делать это никто не собирался. Спустя месяца два он появился. Стал более демократичным. Лифты стали работать для всех, он начал здороваться с людьми за руку и так далее.
— А ««Протоны» летают…
— «Протоны» работают до сегодняшнего дня. Больше того, продолжается их производство сейчас, хотя я считаю, что там нужно менять «шпалы». Они когда-то были хороши, но сейчас устарели — нужно применять алюминиево-литиевые сплавы.
— Из авиаконструкторов кто запомнился больше, с кем было легче всего работать?
— Выделить кого-то не могу. Все наши авиаконструктора — выдающиеся личности. Поэтому к ним ко всем отношусь с почтением и уважением.
— Вы же работали с Андреем Николаевичем Туполевым?
— Конечно, повторю кое-что. Однажды звонит Андрей Николаевич Туполев. Приглашаю с собой Е. И. Кутайцеву, соратницу по сплаву В95. Небольшой кабинет Андрея Николаевича заполнили ближайшие сотрудники Туполева — прочнисты, конструктора, технологи. Андрей Николаевич по обыкновению одетый в какую-то блузу, либо толстовку, обращается ко мне: «Ну, давай рассказывай, что это у тебя за сплав какой-то высокопрочный». Я: «Андрей Николаевич, помилуйте, в течение двух лет я докладывал вам об этом сплаве, говорил, сколько вы можете в весе сэкономить, у Микояна уже два года самолеты летают, а у вас ни с места». «Ну ладно, — примирительно говорит Андрей Николаевич, не обижайся, давай по третьему разу».
И в третий раз докладываю о свойствах и особенностях сплава В95. Через 40 минут после начала заседания Андрей Николаевич говорит: «Ну, хватит воду толочь, решено: Ту-16 переходит полностью на В95».
Заседание закончено, все уходят, а меня Андрей Николаевич просит повременить. Когда никого не осталось, он грозно подступает ко мне: «Слушай, ты почему не даешь мне работать. Ты зачем привел сюда эту бабу?» — «Андрей Николаевич, так она же моя первая помощница по этому сплаву». — «Первая не первая, но женщин больше не приводи, не мешай мне работать».
На этом мы расстаемся. У Андрея Николаевича, хоть он как будто бы из интеллигентной дореволюционной семьи, каждое второе слово нецензурное, причем употребляет он их не по злобе, это просто составная часть его речи, так же он разговаривает с рабочими, к которым относиться с большим уважением и с некоторыми часто советуется. В первые послевоенные голодные годы он очень основательно помогал рабочим и сотрудникам обрабатывать индивидуальные огороды и вывозить оттуда картошку, и все это под нецензурную брань, произносимую задушевным голосом. Во всяком случае, больше я ни одной женщины к нему на заседание не приводил.
Через несколько лет А. Н. Туполев использовал крылья Ту-16 для первого советского реактивного пассажирского самолета Ту-104, а затем и гигантский бомбардировщик Ту-95 и сверхдальний пассажирский турбовинтовой самолет Ту-114 имели крылья, верх и низ которых были выполнены из сплава В95.
А уже в 2004 г. по просьбе ВВС России были обследованы состоящие на вооружении после 45 лет эксплуатации бомбардировщики Ту-16 с целью определения возможности продления их ресурса. Осмотр самолетов показал, что они находятся в удовлетворительном состоянии, в том числе отсутствуют недопустимые коррозионные повреждения, и принято решение о продлении ресурса еще на пять лет.
Только гигантский межконтинентальный сверхзвуковой бомбардировщик Ту-160 сделан не из сплава В95, а из жаропрочного АК4–1, ибо его скорость 2300 км в час и он греется в полете. Его единственный груз — атомная бомба. Его единственная задача — перелететь через океан, сбросить бомбу и постараться вернуться назад.
Из воспоминаний:В начале 60-х годов министр приказал академику С. Т. Кишкину и И. Н. Фридляндеру немедленно вылететь в Куйбышев. Там на аэродроме стоял огромный пассажирский четырехмоторный самолет Ту-114. На нем Н. С. Хрущев должен был лететь из Москвы в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. В самолете была сделана специальная люлька для Хрущева — в ней лучше переносить болтанку. Ту-114 должен был совершить первый беспосадочный перелет через Атлантику. Хрущев хотел очень эффектно появиться в Америке, тогда на Западе не было самолетов, способных без пересадки перелетать океан.
Однако неожиданно военпред обнаружил в тягах управления признаки коррозии. Полет Ту-114 сразу же отменили. Хрущев отправился за океан на пароходе, этот рейс объявили рейсом мира, он каждый день произносил речи, заполнявшие все газетные полосы.
И. Н. Фридляндер вспоминает: «Мы изучали всякие документы, испытали трубы. Небольшие коррозионные поражения прочность не снизили. Мы прикинули, что полет туда и обратно занимает 20 часов, погода на всей трассе спокойная. Посоветовались с Кишкиным и решили, что лететь можно. Сообщили об этом генералам, которых здесь было множество — от ВВС, от КГБ, от МВД. Однако переубедить генералов было невозможно, они боялись то ли за Никиту Сергеевича, то ли за свои тепленькие места, которых они лишатся, если произойдет ЧП. Собрались в ангаре на аэродроме, длинный стол — с одной стороны генералы, с другой мы с Кишкиным, заместитель министра авиационной промышленности и главный контролер завода. Споры ожесточенные, а время идет. Вдруг встает Кишкин и говорит: «Джентльмены, я предлагаю единственный оставшийся у нас научный способ решить эту проблему. А именно — побороться на руках. Я готов бороться с главным контролером завода даже на левую руку, а Фрид (так он меня звал) пусть поборется на правую». Все посмотрели на хрупкого Кишкина и на огромную фигуру главного контролера. Минуту удивленно помолчали, а потом рассмеялись. Я боролся с начальником лаборатории завода, у нас — ничья. Однако Кишкин легко уложил соперника. Они не знали, что Кишкин левша и в молодости крутил «солнце» на турнике.
«Добро» на полет было получено. Мы с Кишкиным помчались на вокзал, заняли двухместное купе в мягком вагоне и заказали чай, но вдруг дверь открывается, появляется человек из спецслужб и говорит: «Зачем вам трястись 24 часа в поезде, когда очень скоро самолет вылетает из Москвы. Вы ведь только что подписали документ, что это очень надежная машина». Понятно, наши подписи проверяют на нас.
В Москву мы летели на хрущевском самолете, по очереди отдыхали в люльке. Неплохо! Через три часа — в Москве. А еще через три дня в Москву благополучно вернулся Хрущев. На этот раз в качестве заложника туда и обратно слетал Генеральный конструктор Ту-114 Андрей Николаевич Туполев».
— У нашей авиации славное прошлое, а какое у нее будущее? Как вы его представляете?
— Ситуация в мире такая. Есть «Эрбас», куда входит четыре страны — Франция, Германия, Испания и Англия. Германия делает часть фюзеляжа, Франция — вторую часть фюзеляжа, Англия — крылья, Испания — оперение. Самолет собирается на заводе в Тулузе. Здесь нет никаких предварительных операций. Там нет людей, по цеху бегают тележки с компьютерами. Они берут детали, подвозят их к станку, после обработки везут их в сборочный цех. Здесь уже полно людей, так как они требуются непосредственно для сборки машины. Завод в Тулузе выпускает в год 320–330 самолетов.