Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа
Шрифт:
ВАЙЦЗЕККЕР
Продолжим изучение стенограммы Нюрнбергского трибунала. Обратимся к допросу 21 мая 1946 г. свидетеля Эрнста фон Вайцзеккера, статс-секретаря министерства иностранных дел Германии, то есть первого заместителя Риббентропа в 1939 г. Вайцзеккер происходил из дворянской семьи, отец Эрнста до объединения Германии был премьер-министром королевства Вюртемберг. В 1900 г. будущий дипломат стал офицером военно-морских сил кайзеровской Германии, в 1917 г. награжден Железным крестом. В 1920 г. Эрнст фон Вайцзеккер начал работать в министерстве иностранных дел. В 1938 вступил в НСДАП, а также в СС, получив назначение на должность статс-секретаря в министерство иностранных дел, участвовал
ЗАЙДЛЬ: Свидетель, пожалуйста, опишите содержание [секретного] соглашения, насколько вы можете вспомнить его.
ВАЙЦЗЕККЕР: Речь идет об имевшем далеко идущие последствия секретном приложении к пакту о ненападении, заключенному тогда же. Этот документ касался широкого спектра вопросов, так как определял разграничение сфер влияния и повлек установления границ между областями, которые, отходили сфере Советской России и теми, которые попадали в сферу интересов Германии. Финляндия, Эстония, Латвия, Восточная Польша и, насколько я могу помнить, определенные области Румынии, включались в сферу интересов Советского Союза. Всё, что находится к западу от этой линии, попадало в немецкую сферу интересов. Это секретное соглашение в дальнейшем было уточнено. Позже, или в сентябре или октябре того же года в него были внесены определённые изменения. Насколько я могу вспомнить, существенное изменение заключалось в том, что Литва, или как минимум, большая часть Литвы, переходила в сферу интереса Советского Союза, в то время как на польской территории линия установления границ между двумя сферами интереса очень значительно смещалась на запад.
Я полагаю, что передал вам суть секретного соглашения и последующего приложения к нему.
ЗАЙДЛЬ: Действительно ли последующее территориальное переустройство польского государства произошло в соответствие с демаркационной линией?
ВАЙЦЗЕККЕР: Я не могу сказать вам точно, содержалось ли выражение «линия установления границ» в этом протоколе или то была «линия разделения сфер интересов» с указанием срока действия соглашения.
ЗАЙДЛЬ: Но линия была проведена.
ВАЙЦЗЕККЕР: Я припоминаю, что этой линии, когда соглашение вступило в силу как правило, придерживалась с возможными небольшими отклонениями.
ЗАЙДЛЬ: Вы можете вспомнить — это мой последний вопрос — секретное приложение от 23 августа 1939 содержало соглашение о будущей судьбе Польши?
ВАЙЦЗЕККЕР: Это секретное соглашение содержало в себе план полного переустройства судьбы Польши. Возможно, оно предусматривалось соглашением в неявной форме. Я, однако, не могу утверждать относительно точности формулировки.
ЗАЙДЛЬ: Ваша честь, у меня нет больше вопросов.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Свидетель, Вы видели оригинал секретного соглашения?
ВАЙЦЗЕККЕР: Я видел фотокопию оригинала, возможно, оригинал тоже. В любом случае в моем распоряжении была фотокопия. Она хранилась в моем личном сейфе.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ:
ВАЙЦЗЕККЕР: О да, я думаю так.
Судья объявил перерыв, и после непродолжительного совещания вынес решение не предъявлять свидетелю документ, как не заслуживающий доверия. Итак, какие выводы можно сделать, ознакомившись с этим фрагментом стенограммы судебного заседания:
1. Вайцзеккер не видел оригинал «секретного соглашения». По крайней мере, он не помнит этого (что-то слишком часто немецких дипломатов подводит память, когда речь заходит о тайной сделке с Молотовым).
2. Он неверно передает содержание документа, утверждая, что в нем в явной или неявной форме предусматривалось изменение судьбы Польши. В известном нам тексте «секретного протокола» от 23 августа 1939 о «территориально-политическом переустройстве» Польши речь идет исключительно в гипотетическом ключе.
3. Вайцзеккер утверждает, что первоначальное соглашение о разделе сфер интересов соблюдалось с небольшими изменениями, в то время как на самом деле германские войска заняли территории далеко к востоку от Вислы. Если же он имеет в виду несекретный договор о дружбе и границе, то непонятно, почему он его упоминает в связи с «секретными соглашениями».
4. В сентябре 1939 г. во время московских переговоров ни о каком «смещении на запад» линии разграничения интересов на территории Польши речи не шло, ибо тогда был подписан договор о границе между странами. К тому же, если линия куда-то и смещалась, то именно на восток. Впрочем, эта ошибка могло произойти из-за оговорки свидетеля, ошибки переводчика или стенографиста.
5. В МИД Германии не существовало практики фотокопирования секретных документов и хранения фотокопий их в личных сейфах сотрудников. Так что слово «фотокопия» всплыло в речи Вайцзеккера, надо полагать, лишь для того, чтобы как-то легитимировать фотокопии, подброшенные Зайдлю. Или это была классическая оговорка по Фрейду.
6. Заместитель Риббентропа не сказал абсолютно ничего сверх того, что уже было известно из фотокопий «секретных протоколов», представленных Зайдлем, аффидевита Гаусса и показаний Риббентропа. Наоборот, он кое-что переврал, что вполне объяснимо — все лжесвидетели не могут брехать абсолютно одинаково. Так же как Гаусс и Риббентроп, Вайцзеккер уклоняется от описания подробностей, говорит очень обтекаемо и ссылается на плохую память.
Изучив материалы Нюрнбергского процесса, мы приходим к однозначному выводу: вброс «секретных протоколов» — это пропагандистская акция американских спецслужб. Точнее, лишь первый ее этап. Даже на Нюрнбергском процессе, где тон задавали англо-американцы, судья Лоуренс отказался приобщить фотокопии секретных протоколов к делу. Никаких доказательств их подлинности защита не представила, основываясь лишь на письменных показаниях доктора Гаусса. Сам Риббентроп мог бы подтвердить аутентичность этих протоколов, мог бы поведать о том, что он дал указание микрофильмировать в 1944 г. документы, однако он об этом даже не заикнулся. И Зайдль его об этом почему-то не спрашивал.
Впечатление складывается такое, что фальсификаторы очень боялись поднимать вопрос о «секретных протоколах» всерьез, так как если бы Москва почувствовала угрозу, то ответила бы эффектно и разгромно. Например, как в случае со свидетелем Пау-люсом, германским фельдмаршалом, взятым в плен в Сталинграде, которого считали мертвым, а он вдруг воскрес на процессе в качестве свидетеля обвинения от СССР, чем произвел настоящий фурор. То есть если бы вопрос о «секретных протоколах» действительно затронул в 1946 г. престиж Советского Союза, то Руденко мог бы предъявить советские оригиналы договора от 23 августа и потребовать провести анализ на предмет аутентичности с филькиными грамотами фон Леша.