Секретный фарватер (ил. П.Павлинова)
Шрифт:
— Еще бы, — сказал Шубин, лишь бы что нибудь сказать.
— Да. Я знаю, что это за удовольствие — двухэтажная могила. Всю жизнь ючусь в таких вот каютках, валяюсь на койках в два этажа. Поднял руку — подволок! Опустил — сосед! Надоело. Хочется чувствовать себя просторно хотя бы после смерти. Вы согласны со мной?
Шубин машинально кивнул.
— Вот видите! Уже начинаете понимать.
Но Шубин по прежнему ничего не понимал. Он слышал беспрерывный шорох забортной воды. Значит, подводная лодка продолжает двигаться. Драгоценное время уходит. А он так и не узнал ничего, что могло бы пригодиться. Этот коллекционер кладбищенских участков не дает задать себе ни одного вопроса, словно бы подрядился отвлекать и задерживать.
После первой своей покупки механик, по его словам, посещал кладбища уже не как праздный гуляка. Приходил, торопливо шагая и хмурясь, как будущий наниматель, квартиросъемщик. Озабоченно сверялся с планом. Придирчиво изучал пейзаж. Подолгу и со вкусом обсуждал детали своего предстоящего захоронения, всячески придираясь к представителям кладбищенской администрации.
Это место, видите ли, не устраивало его потому, что почва была глинистая. («Красиво, однако, буду выглядеть осенью, в сезон дождей», — брюзжал он, тыча тростью в землю.) В другом месте сомнительным представлялось соседство. («Прошу заметить, я офицер флота в отставке, а у вас тут какие то лавочники, чуть ли не выкресты».)
«Да, да, да! — кричал он кладбищенским деятелям, замученным его придирками. — Желаю предусмотреть все! Это не квартира, не так ли? Ту нанимаешь на год, на два, в лучшем случае на несколько лет, а здесь как никак речь идет о вечности».
Но он хитрил. Ему не было никакого дела до вечности. Он лишь демонстрировал свою придирчивость и обстоятельность, как бы выставлял их напоказ перед кем то, вернее, чем то, что стояло в тени деревьев, среди могил, и пристально наблюдало за ним.
Шубин с силой потер себе лоб. Что это должно означать? Ему показалось, что его снова укачивает на пологих серых волнах. Но он сделал усилие и справился с собой.
— Извините, я прерву вас, — сказал он. — К чему все таки столько квитанций? У вас их десять… двенадцать… да, четырнадцать. Четырнадцать могил! Человеку достаточно одной могилы.
— Мертвому! — снисходительно поправил механик. — Живому, тем более моряку, как я, нужно несколько. Чем больше, тем лучше. В этом гарантия. Тогда моряк крепче держится на земле. Он умрет на земле, а не на море. Ну сами посудите, как я могу утонуть, если закрепил за собой места на четырнадцати кладбищах мира?
Шубину показалось, что размах пологих волн уменьшается.
— А! Я как будто понял! Квитанция — вроде якоря? Вы стали, так сказать, на четырнадцать якорей?
— Таков в общих чертах мой план, — скромно согласился человек в пестром шарфе.
Чтобы не видеть его мутных, странно настороженных глаз и трясущихся щек, Шубин склонился над снимками.
Все они имели одну особенность. На заднем плане между кустами и деревьями обязательно просвечивала полоска водной глади. Участки были с видом на море! В этом, вероятно, заключался особый загробный «комфорт», как его понимал механик. Устроившись наконец в одной из могил, он мог иногда позволить себе развлечение — высовывался бы из под плиты и показывал морю язык: «Ну что? Перехитрил? Ушел от тебя?»
Сумасшествие, мания? Суеверие, перешедшее в манию? Тонкий коммерческий расчет — даже в сношениях с потусторонним миром?
— Теперь мне ясно, — сказал Шубин. — Вы хотите обмануть судьбу.
— Но мы все хотим обмануть ее, — рассудительно ответил механик. — А вы разве нет?
Он оглянулся. На пороге стоял бородатый матрос.
— Командир просит господина финского летчика в центральный пост, — доложил матрос, исподлобья глядя на Шубина.
Сопровождаемый безмолвным и мрачным матросом, Шубин миновал несколько отсеков.
В узких, плохо проветриваемых помещениях было душно, влажно. Пахло машинным маслом и сырой одеждой. Вдоль прохода тянулись каюты выгородки.
Внешне сохраняя спокойствие, Шубин волновался все сильнее.
«Подходим к шхерам, — думал он. — Сейчас меня будут сдавать с рук на руки…»
И все же он продолжал с профессиональным интересом приглядываться к окружающему. На подводной лодке был впервые — раньше как то не довелось.
— Не ударьтесь головой! — предупредил матрос.
Пригнувшись, Шубин шагнул в круглое отверстие и очутился в центральном посту.
После бредового бормотания о могилах и квитанциях приятно было очутиться в привычной трезвой обстановке, среди спокойных и рассудительных механизмов.
Конечно, управление здесь было в десятки раз более сложным, чем на торпедном катере, но моряку положено быстро ориентироваться на любом корабле.
Вот гирокомпас, отличной конструкции! Вот кнопки стреляющего приспособления. А это, наверно, прибор для измерения дифферента. 18 В стеклянной трубочке видна чуть покачивающаяся тень, силуэт подводной лодки. («У нас, кажется, этого еще нет. Штука занятная! Жаль, не успею рассмотреть подробнее».)
18
Разница в углублении носа и кормы корабля.
Вертикальная труба перископа поднималась на несколько секунд, опускалась, через некоторое время опять поднималась.
Шубин лихорадочно вспоминал: «Перископная глубина — восемь метров… Да, как будто восемь метров. Стало быть, подводная лодка крадется на перископной глубине».
Только окинув приборы пытливым взглядом, он обратил внимание на людей, находившихся в отсеке. Их было много, и каждый был поглощен своим делом.
Командир сидел на маленьком табурете, похожем на велосипедное седло, и, согнувшись, смотрел в окуляры перископа.
Справа от него стояли двое рулевых: один управлял вертикальным рулем, второй — горизонтальными. Поодаль располагались еще матросы.
Рядом с командиром стояли два офицера, один из которых торопливо записывал что то в вахтенный журнал, держа его на весу.
Вдруг картина мгновенно изменилась.
В тесном помещении прозвучало и будто эхом отдалось от металла короткое:
— Боевая тревога!
Командир бросил эту команду, не отрываясь от перископа.
Один из офицеров шагнул ко второму перископу. В центральном посту очутился механик. На ходу разматывая пестрый шарф, он поспешно занял свое место у переговорных труб.