Секретный фарватер (ил. П.Павлинова)
Шрифт:
Сосед Шубина справа кивнул.
Шубин удивился. Курт! Подобное панибратство не принято на флоте.
Угадав его мысль, доктор, сидевший слева от Шубина, повернулся к гостю.
— У нас очень замкнутый мирок, — любезно пояснил он, — поэтому мы называем друг друга по именам. Да и не все ли вам равно? Пусть останемся в вашей памяти лишь под своими скромными именами.
Шубин пробормотал, что ему этого вполне достаточно. При всех условиях он сохранит живейшую благодарность к подводникам — ведь они вытащили его из воды.
— Правильнее
— Вас подцепили отпорным крюком за рубашку, — пояснил Шубину Курт. — А потом накинули петлю под мышки. Однажды в Атлантике мы вытаскивали так акулу.
— Да, вы забавно выглядели на крюке. — Доктор скорчил гримасу. — Прибыли к нам, можно сказать, запросто, не так, как другие, без всякой помпы.
Старший помощник постучал разливательной ложкой по суповой миске. Это можно было понять как предостережение доктору, но также и как приглашение к еде. В течение нескольких минут все за столом занимались только едой.
Потом разговор возобновился. Офицеры подводной лодки называли друг друга только по именам: «Курт», «Франц», «Готлиб», «Венцель», «Гейнц». Может быть, в этом была конспирация?
Склонившись над тарелкой, Шубин приглядывался к своим сотрапезникам.
Что то неприятное, рыбье было в их наружности. Остекленевшие ли глаза с пустыми зрачками, болезненно ли белый цвет кожи — вероятно, сказывалось длительное пребывание под водой.
Шубин покосился на руки подводников. Не хватало, чтобы из рукавов высовывались чешуйчатые плавники или ласты.
«Люди рыбы, — с отвращением подумал он. — Оборотни проклятые!..»
Франц, старший помощник, несомненно, сродни щукам. Впечатление такое, что во рту у него слишком много зубов. Глаза злые, неподвижные.
Сидящий рядом с ним механик, вялый Готлиб, со своими отвислыми щеками, чуть ли не лежавшими на плечах, напоминает сома.
А пучеглазый, непоседливый, быстрый в движениях доктор, которого все запросто называют Гейнц, смахивает на суетливого маленького рачка.
Шубин помотал головой, прогоняя наваждение. Рыбьи хари исчезли, но лица у подводников по прежнему были асимметричные, словно бы отраженные в кривом зеркале. С этим, видно, ничего уже нельзя поделать. Шубин вздохнул.
Вздох был понят неправильно.
— Да, ваше возвращение затягивается, — сказал доктор. — Понятно, вы рветесь поскорей на берег, к своим…
Знал бы он, как Шубин «рвется» на вражеский берег, к этим представителям авиационной части, которые разоблачат его с первого же взгляда!
— В перископ я видел ваш воздушный бой, — обратился Курт к Шубину. — Но мы не смогли подойти ближе. Налетела русская авиация.
— О! — подхватил доктор. — Кто бы мог думать, что вы еще живы!.. И вдруг, когда мы возвращались, Венцель, наш штурман, увидел в том же квадрате стаю чаек. Они дрались над чем то…
— Красное пятно на воде, — кратко пояснил Венцель.
— Недаром эти надувные жилеты красного цвета. Скорее бросаются
— Но мы надеялись, что вы русский, — сказал Курт, наливая себе еще супу.
Шубин низко наклонился над тарелкой, боясь чем нибудь выдать свое волнение. Вот уж третий раз он слышит об этом!
— Вас потому и вытащили, что приняли за русского. Мы бы порасспросили его кое о чем. А по миновании надобности… — Курт сделал движение кистью руки, словно бы отмахиваясь.
— Да, русский недолго бы задержался у нас, — благодушно подтвердил толстый Готлиб.
— Вам вдвойне повезло, Пирволяйнен! — Франц выставил наружу свои щучьи зубы. — Не явись мы на помощь, вы попали бы в плен к русским.
— Уже во второй раз они приходят в этот квадрат. Ищут своего летчика.
— Который сбит не кем иным, как вами, Пирволяйнен! — многозначительно добавил доктор. — Вам не поздоровилось бы там, наверху.
Все засмеялись, но как то невесело.
Они вообще были невеселые, видимо, очень издерганные и озлобленные, и оттого, конечно, особенно опасные.
— Я думал, это тот самый конвой, — осторожно сказал Шубин.
— Нет, конвою дали уйти. Это «морские охотники».
«Морские охотники»? Вот как!
На мгновение Шубин представил себе своих товарищей — там, наверху.
Нервы акустиков, приникших к приборам, напряжены до предела. Это очень трудно — ждать вот так: как кошка, которая подстерегает мышь, вся обратившись в слух, подобравшись, изготовившись для прыжка.
Но ни одного подозрительного звука не доносится со дна.
Недра моря полны разнообразных отчетливых или невнятных шумов. Вот быстрое жужжание, подобное тому, какое издает майский жук, — это винты соседнего катера. Вот резкое потрескивание — это эмиссия, не в порядке усилители акустического прибора, надо менять одну из ламп.
Звуки, привычные для слуха акустика, то пропадают, то выделяются на постоянном фоне, однообразном, похожем на гудение большой тропической раковины. Но не слыхать ни приглушенной речи, ни осторожных шагов, ни долгожданного характерного звука, напоминающего змеиный свист, который сопровождает подводную лодку, когда она скользит под водой.
«Только бы нам уцепиться за звук!»— говорит капитан лейтенант Ремез. Отрядом катеров, наверно, командует Левка Ремез. Такой толстый, краснощекий, озабоченный! Они дружки приятели с Шубиным. Он то, наверно, и не уводит катера на базу, несмотря на безнадежность поисков.
Не отрывая бинокля от глаз, Ремез всматривается в даль. За спиной его негромко переговариваются сигнальщики. А в небе во все лопатки светит солнце. И по морю взад вперед гуляет синеглазая красавица волна.
Хорошо!..
Шубин снова вздохнул.
— Командир обязательно доставит вас к месту назначения, — успокоительно сказал доктор. — Он лучший подводник Германии.
— О да! — поддержал Курт. — Умеет появляться и исчезать, как призрак!
За столом оживились. Все принялись наперебой расхваливать своего командира.