Секретный фарватер (ил. П.Павлинова)
Шрифт:
Но счастье Виктории было неполным. Оно было непрочным. Будто медлительно и неотвратимо поднималась сзади туча, темная, грозная, отбрасывая тень далеко впереди себя. Еще сняло солнце на небе, но уже потянуло холодком, тревожно зашумела листва, завертелись маленькие смерчи пыли на мостовой…
Два вихря с ожесточением боролись: один золотой, другой темно синий, зловещий — не вихрь, опасная водоверть.
Мучительная рассеянность все чаще овладевала Шубиным. Он отвечал невпопад, неожиданно
По ночам Виктория просыпалась и, опираясь на локоть, всматривалась в его лицо. Он спал неспокойно. Что ему снилось?
Иногда бормотал что то сквозь стиснутые зубы — с интонацией гнева и угрозы!
Жены моряков всю жизнь обречены тревожиться за своих мужей. Но Виктории казалось, что Шубина поджидает в море «Летучий Голландец».
Под ее взглядом он вскинулся, открыл глаза:
— Что ты?
— Ничего… — Она неожиданно всхлипнула. — Увидела твои глаза, и царапнуло по сердцу…
Есть люди с тайным горем, спрятанным на дне души. Даже в минуты веселья внезапно проходит тень по лицу, словно облако над водной гладью. Так было и с Шубиным. По временам, заглушая смех и веселые голоса друзей, начинал звучать в ушах лейтмотив «Летучего Голландца»: «Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен…»
Виктория уже знала, когда «Ауфвидерзеен» начинает звучать особенно громко. Шубин делался тогда шумным, говорливым, требовал гитару, пускался в пляс — ни за что не хотел поддаваться этому «Ауфвидерзеену»…
И вот последний вечер дома, перед возвращением на флот.
Виктория и Шубин сидят у раскрытого окна. Не пошли ни в кино, ни в гости. Последние часы хочется побыть без посторонних.
Вдруг Шубин сказал:
— Знаешь, думаю иногда: они все сумасшедшие там!
Кто «они» и где «там», не надо пояснять.
— Да?
— И тем опаснее оставлять их на свободе.
Сумерки медленно затопляют комнату, переливаясь через подоконник…
— Это очень мучит меня. По моему, я не выполнил свой долг.
— Ты, как всегда, слишком требователен к себе.
— Слишком? Нет, просто требователен. Я, наверно, должен был вызвать огонь на себя. Но замешкался, упустил момент.
— Ты был уже болен.
— Возможно…
Пауза. Почти шепотом:
— И потом я очень хотел к тебе, наверх… Снова долгое молчание.
— Но ты понял, для чего этот «Летучий Голландец»?
— Нет. Пробыл там слишком мало. Надо бы дольше.
— Тебя все равно ссадили бы на берег.
— Хотя нет, я не выдержал бы дольше. Задыхался. Чувствовал: сам схожу с ума.
— Не говори так, не надо!
Звук поцелуя.
— Вначале Рышков подсказал мне: Вува, ди Вундерваффе. Я подумал: да, Вува! Но лето уже прошло — и ничего! Секретное оружие не применили против Ленинграда… Это, конечно, очень хорошо. И я рад. Но ведь «Летучий Голландец» по прежнему цел, и он не разгадан!
— Секретное оружие, «Фау», применили против Англии. В июне. То есть вскоре после твоей встречи с «Летучим Голландцем». Возможно, что именно это оружие собирались испытать под Ленинградом.
— Но я же не видел никаких приспособлений на палубе. Видел только антенну, два спаренных пулемета, больше ничего! И торпед, я уверен, на «Летучем» меньше, чем положено на обычной подводной лодке. В кормовом отсеке не торпедные аппараты! Что это за каюта в кормовом отсеке? Почему у двери стоял матрос с автоматом? Не там ли эта Вува?
— Не волнуйся так! Тебе нельзя волноваться!
— Ну что ты, ей богу: я же завтра буду в море. И не волноваться, по моему, значит вообще не жить!.. Я не могу понять «Летучего Голландца». И это меня мучит, бесит! Даже самого простого не могу понять! Почему прозвище такое: «Летучий Голландец»?
— Ты рассказывал об этом Рудольфе, мнимом мертвеце. На легендарном корабле, по моему, тоже были мертвецы. Вся команда состояла из мертвецов. Но я слушала оперу Вагнера очень давно, в детстве.
— Да, я тоже помню что то о мертвецах. Корабль призрак, корабль мертвых…
Сумерки до потолка заполнили комнату. Шубин встал и шагнул к выключателю.
— Встретиться бы еще разок с этим «Летучим Голландцем»! Догнать его! Атаковать!..
И, скрипнув зубами, он с такой яростью стиснул кулак, словно бы уже добрался до нутра этой непонятной подводной лодки и выпотрошил ее, как рыбу, вывернул всю наизнанку!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава первая
ШУБИН АТАКУЕТ
Он жадно, всей грудью, вдохнул воздух. О! Первоклассный! Упругий, чуть солоноватый и прохладный, каким ему и положено быть!
Ветер, поднявшийся от движения катера, легонько упирается в лоб, будто поддразнивая, приглашая поиграть с собой. Палуба под ногами вибрирует, взлетает и падает, когда катер ударяется о волну.
А волнишка то здесь покруче, чем в тесноте шхер! Еще бы! За Таллином открываются ворота в Среднюю Балтику, выход из залива в море. Открытое море!
Ого! «И попируем на просторе!..»
Мысленно Шубин видит весь военно морской театр. Примолкшая Финляндия тихо проплывает по правому борту. Она перестала быть враждебной, вышла из войны. Слева протянулось лесистое эстонское побережье. Там еще постреливают фашисты.
А юго западнее Таллина материковый берег отклоняется под прямым углом к югу. Дальше лежит Моонзундский архипелаг — острова Хиума, Саарема, Муху, запирающие вход в Рижский залив. Еще дальше, за Вентспилсом и Клайпедой, отгороженная от моря косой Фриш Неррунг, высится крепость Пиллау, аванпорт Кенигсберга.