Секретный фарватер (ил. П.Павлинова)
Шрифт:
Любитель дневников был схвачен. Вскоре его судили, а затем вздернули на виселицу на глазах у всего Гибралтара.
— После казни только и разговору было, что об этом дневнике, — заключил Олафсон. — Говорили, что де Сото носил свою смерть всегда при себе, а на ночь вдобавок еще и прятал под подушку… Так то, друзья! Если заведется опасная тайна у кого либо из вас, сберегайте ее только в памяти, да и то затолкайте в какой ни на есть дальний и темный угол!..
Выслушав эту историю, Нэйл задумался — не о де Сото, а об Олафсоне. Была ли у рассказчика тайна, которую надо затолкать в какой ни на есть дальний и темный угол памяти?
Как будто да! И, по видимому, это была именно та самая тайна, которая вот уже два года мертвым грузом висит на душе у Нэйла!
Ни разу, даже вскользь, не упомянул Олафсон Летучего Голландца. Почему?
Старый лоцман обходил эту легенду, как обходят опасную мель или оголяющиеся подводные камни.
Нэйл расспросил старожилов блока, давних слушателей Олафсона.
Да, тот рассказывал о чайных клиперах, кладах, морских змеях, пиратах, но о Летучем Голландце он не рассказывал никогда.
Удивительно, не так ли? Ведь это одна из наиболее распространенных морских историй!
С чрезвычайной осторожностью Нэйл подступил с расспросами к Олафсону.
— Летучий Голландец? — Старик метнул острый взгляд из под нависших бровей. — Да, есть и такая история. Когда то я знал ее. Очень давно. Теперь забыл.
Можно ли было поверить в столь наивную ложь?
Несколько раз Нэйл возобновлял свои попытки. Олафсон отделывался пустыми отговорками, деланно зевал или поворачивался спиной.
Но это еще больше разжигало Нэйла.
Лоцман боится рассказывать старую морскую историю, чтобы не проговориться?
За спиной легендарного Летучего Голландца видит того, другого?
Как то вечером Нэйл и Олафсон раньше остальных вернулись в барак.
Нэйл улегся на своей койке, Олафсон принялся кряхтя снимать башмаки.
Самое время для откровенного разговора!
— Думаешь ли ты, — медленно спросил Нэйл, — что в мире призраков могут блуждать также подводные лодки?
Длинная пауза. Олафсон по прежнему сидит вполоборота к Нэйлу, держа башмаки на весу.
— Мне рассказали кое что об этом в Бразилии два года назад, — продолжал Нэйл, смотря на дверь. — Тот человек божился, что видел лодку привидение на расстоянии полукабельтова. Она выходила из прибрежных зарослей. Но вот что странно: на ней говорили по немецки!
Тяжелый башмак со стуком упал на пол.
Ага!
Олафсон нагнулся над своим башмаком. Что то он слишком долго возится с ним, старательно задвигая под койку, — видно, хочет протянуть время.
И это ему удалось. Захлопали двери, зашаркали застучали подошвы, в барак ввалились другие заключенные.
Нет! Больше нельзя ждать! Нэйлом руководит не праздное любопытство. Он ищет единомышленника, товарища в борьбе.
Что ж! Поведем разговор иначе — поверх голов других обитателей барака!
Когда в блоке улеглись, Нэйл решительно повернулся к своему соседу:
— А теперь историю, Оле! Самую страшную из твоих историй! Я заказываю о Летучем Голландце! Мне говорили, что ты до сих пор еще не рассказывал о нем.
Койка сердито заскрипела и задвигалась под старым лоцманом.
— Сам и расскажи, — проворчал он. — Ты моложе. Память у тебя лучше. Нэйл помедлил.
— Я бы, пожалуй, рассказал, — с расстановкой ответил он, — да боюсь, история Летучего Голландца будет выглядеть в моей передаче слишком современной, словно бы это случилось со мной самим.
Яснее выразиться нельзя! Олафсон, казалось, заколебался. Но недоверие все таки перевесило.
Он начал рассказывать не о Летучем Голландце, совсем о другом — о тех английских и французских пиратах, которым в воздаяние их заслуг дали адмиральское звание, а также титулы баронета или маркиза. Это было интересно. Блок, по обыкновению, притих.
Нэйл мысленно выругался. Лоцман, простодушный хитрец, сумел положить разговор круто на другой галс…
Сигнал отбоя! Барак погрузился в сон.
Спящие походят на покойников, лежащих вповалку. Рты разинуты, глазные впадины кажутся такими же черными, как рты. Лампочка под потолком горит вполнакала.
Заснул и Олафсон.
Один Нэйл не спит. Закинув за голову руки, глядит в низкий фанерный потолок — и не видит его.
Что дало сегодняшнее испытание? Олафсон не сказал ничего и в то же время сказал очень много. Это упорное нежелание касаться опасной темы, эти неуклюжие увертки, — ведь, по сути, они равносильны признанию!
И все таки Олафсон должен сам сказать: «Да, камерад! Я видел «Летучего Голландца»!» А быть может, сначала Нэйлу сказать об этом?
Нэйл зажмурил глаза. И тотчас сверкнул вдали плес Аракары. Под звездами он отсвечивал, как мокрый асфальт. Снова Нэйл увидел черную стену леса и услышал ритмичные непонятные звуки, — был ли то индейский барабан, топот ли множества пляшущих ног?
Под этот приглушенный мерный гул Нэйл стал засыпать. И вдруг рядом внятно сказали:
— Флаинг Дачмен! 24
24
Летучий Голландец! (англ.)
Потом забормотали:
— Нельзя, не хочу, не скажу!
Минута или две тишины. Что то неразборчивое, вроде:
— Никель… Клеймо… Никель…
И опять:
— Нет! Не хочу! Не могу!
Это бормотал во сне Олафсон.
Нэйл поспешно растолкал его. Уже начали подниматься неподалеку взлохмаченные головы. Нельзя привлекать внимание блока к тому, что знали только Нэйл и Олафсон.
Старый лоцман приподнялся на локте:
— Я что нибудь говорил, Джек?
— Нет, — сказал Нэйл, помедлив. — Ты только сильно стонал и скрежетал зубами во сне.