Секретный фарватер (илл. Г. Яковлева)
Шрифт:
— К сожалению, наш командир не присутствовал за ужином в кают-компании, — сказал он.
Шубин пробормотал что-то насчет субординации. На корабле командир обычно сохраняет известную дистанцию между собой и своими офицерами.
— Нет. Дело не только в этом. Мы называем командира Подводным Мольтке. Он молчалив подобно Мольтке. А как понравились вам офицеры? — спросил Рудольф без всякого перехода. — Готлиб, например? Он показывал свои квитанции? О да! — Рудольф повертел пальцем у лба. — Он со странностями у нас. И не он один. Здесь, как говорится, все немного того… Кроме меня, само собой! Представляете, каково нормальному человеку среди них? Знаете, о ком только что говорил мой унтер-офицер? О вас.
— Неужели?
— Да. Сегодня пятница. Вас выловили в пятницу.
— Субботы я не дождался бы, — вяло пошутил Шубин.
— А Вернер просыпал за ужином соль. Сочетание двух таких примет… Команда считает: вы принесете нам несчастье. — Он как-то неуверенно засмеялся. — Вам, как финну, полагается разбираться в приметах. Говорят, в средние века ваши старухи умели приманивать ветер, завязывая и развязывая узелки.
Шубин перевернулся на спину и подоткнул одеяло. Рудольф не уходил. Потирая подбородок, он в нерешительности топтался у порога.
— Католик ли вы? — неожиданно спросил он.
— Католик? Нет.
— Конечно, финны — лютеране. И тем не менее… — Он решился наконец: — Вы производите впечатление уравновешенного и здравомыслящего человека. Я хотел бы посоветоваться с вами. Слушайте: как по-вашему, грешно ли служить заупокойную мессу по живому?
Шубин недоумевающе посмотрел на него.
— Говорите о себе?
— Допустим.
— Ну, — сказал Шубин, думая, что над ним подшучивают, — по-моему, вы недостаточно мертвы для того, чтобы вас отпевать.
Но собеседник его не улыбнулся.
— Если, конечно, вас считают погибшим, — неуверенно предположил Шубин, — или пропавшим без вести…
— Пусть так.
— На вас, мне кажется, вины нет.
— А на моих близких? Мать очень религиозна, я ее единственный сын. Я уверен, она заказывает мессы каждое воскресенье, не говоря уж о годовщине.
— Годовщине чего?
— Моей смерти. Понимаете ли, мучает то, что мать совершает грех из-за меня. Но и мне неприятно. Было бы вам приятно, если бы вас отпевали в церкви, как мертвого?
— Право, я затрудняюсь ответить, — промямлил Шубин.
— Да, да, — рассеянно сказал Рудольф. — Конечно, вы затрудняетесь ответить…
Долгая пауза, Рудольф нагнулся к уху Шубина:
— Иногда даже слышу колокольный звон. Очень громкий! Колокола раскачиваются над самой моей головой, отзванивая память обо мне. У нас очень высокая колокольня, а церковь стоит над самым Дунаем… Мне представляется мой город и мать в черном, которая выходит из церкви. Она прячет скомканный платок в ридикюль и идет по улицам, а знакомые почтительно снимают перед нею шляпы. Вот фрау такая-то, мать павшего героя, нашего земляка!
Он засмеялся сквозь зубы.
Шубин смотрел на него, не зная, что сказать.
Вдруг Рудольф стал делаться все длиннее и длиннее. Он закачался у притолоки, как синеватая морская водоросль.
До Шубина донеслось:
— Но вы совсем спите. Я заговорил вас. И ведь вы не католик. Ничем не можете мне помочь… Шубин остался один.
2
Он забыл о гаечном ключе, о том, что надо «шумнуть», чтобы вызвать огонь на себя. Слишком устал, невообразимо устал.
Лежа на спине, он смотрел на подволок.
Нет, бесполезно пытаться разгадать логику этих людей!
В бою, желая понять тактику противника, он мысленно ставил себя на его место. Это был совет профессора Грибова, и, надо отдать ему должное, превосходный совет.
Как-то, еще в начале войны, случилось Шубину отбиться от «Мессершмитта».
Тот неожиданно вывалился из облаков и шел круто вниз, прямо на торпедный катер. Шубин не спускал с самолета глаз, держа руки на штурвале.
«Мессершмитт» словно бы замер на мгновение. Шубин понял: летчик поймал катер в перекрестье прицела. Сейчас шарахнет из пулемета!
С присущей ему быстротой реакции Шубин отвернул вправо. Почему вправо? В этом и был расчет. Летчик вынужден будет уходить за катером влево, а это гораздо труднее, чем вправо, если летчик не левша, что редко бывает.
«Мессершмитт» промахнулся и с ревом пролетел о нескольких десятках метров от катера. Разгадав маневр летчика, Шубин благополучно ушел от него.
Сейчас, однако, складывается по-другому. И Готлиб, и Рудольф, и Гейнц поступают, можно сказать, «наоборот» — как в случае с самолетом поступил бы левша.
В этом их преимущество перед Шубиным.
Впрочем, будь это не разговор, не игра недомолвками, а открытый бой, он бы, пожалуй, еще потягался с ними!
Шубин начал вспоминать о недавних своих боях. Представил себе, как стремглав мчится по морю, и косо падает и поднимается горизонт впереди, и упругий ветер бьет в лицо, а белый бурун с клокотанием встает за кормой.
Через несколько минут стало легче дышать. Даже голова как будто прошла.
Некоторое время он не думал ни о чем, просто отдыхал от этого предательского зигзагообразного разговора.
Потом что-то изменилось вокруг.
Ага! Подводная лодка пошла — с чрезвычайной осторожностью! На короткое время немцы включили моторы, потом стопорили их и прислушивались. Все было тихо. Движение, по-прежнему осторожное, возобновлялось.
Шубин подумал, что так уходит от преследователей зверь — крадучись, короткими бросками, приникая после каждого броска к земле.
Скорей бы развязка, хоть какой-нибудь берег, даже вражеский!
На все готов, лишь бы кончилась эта пытка в плавучем склепе, набитом мертвецами!