Секретный пилигрим
Шрифт:
– Питер, ради бога, я должна быть с тобой, – произнесла она на одном дыхании. – Питер, так твою мать, где тебя носило?
Прозвучала очередь станкового пулемета, сразу же оборванная взрывом реактивной гранаты. Голос в трубке зазвучал еще более возбужденно.
– Боже, Питер, почему ты мне не позвонил? Ну, ладно, я наговорила кучу дерьма. Я испортила твой материал. Прости. То есть, господи, кто мы? Дети, что ли? Ты знаешь, как я это ненавижу.
Треск ружейных выстрелов. Иногда дети так палят в воздух просто
Ее голос зазвучал еще громче.
– Поговори со мной, Питер! Расскажи что-нибудь смешное, пожалуйста. Происходит же где-нибудь что-нибудь смешное! Питер, почему ты не отвечаешь? Ты же не умер? Ты не лежишь на полу с оторванной головой? Ну, хоть кивни в ответ. Я не хочу умирать в одиночестве, Питер. Я – компанейская. Я люблю быть в компании, на миру и смерть красна. Питер, ответь. Ну, пожалуйста.
– В какой номер вы звоните? – спросил я.
Мертвая тишина. Действительно мертвая тишина, возникающая между вспышками автоматного огня.
– Кто говорит? – требовательно спросила она.
– Я – Питер, но думаю, не ваш Питер. В какой номер вы звоните?
– В ваш номер.
– А какой именно?
– Номер 607.
– Боюсь, он, должно быть, выехал. Я приехал в Бейрут сегодня днем. Мне дали эту комнату.
Раздался взрыв гранаты, затем еще один. На улице, кварталах в трех отсюда, кто-то громко закричал. Потом крик оборвался.
– Он погиб? – прошептала она.
Я не ответил.
– А может, это была женщина, – сказала она.
– Может быть, – согласился я.
– Кто вы? Англичанин?
– Да. (Питер – тоже, подумал, сам не знаю почему.)
– Чем вы занимаетесь?
– Для пропитания?
– Разговаривайте со мной. Продолжайте говорить.
– Я журналист, – сказал я.
– Как Питер?
– Я не знаю, какой он журналист.
– Он – крутой человек. Опасность любит. А вы?
– Кое-чего я боюсь, а кое-чего – нет.
– Мышей?
– Мышей боюсь до смерти.
– А вы хороший?
– Как новости, пожалуй. Я мало сейчас пишу. Больше редактирую.
– Женаты?
– А вы замужем?
– Да.
– За Питером?
– Нет, не за Питером.
– Давно вы его знаете?
– Своего мужа?
– Нет, Питера, – сказал я. (Я не спрашивал себя, почему меня больше интересует ее внебрачная жизнь.)
– Здесь это так не измеряют, – ответила она. – Год, пару лет – какая разница. Во всяком случае, в Бейруте. Вы ведь тоже женаты, верно? Вы не хотели ответить, пока я вам про себя не скажу?
– Да, женат.
– Расскажите о ней.
– О жене?
– Конечно, вы ее любите? Она высокая? Прекрасная кожа? Настоящая англичанка, сдержанная такая?
Я рассказал ей кое-что о Мейбл, кое-что придумал, ненавидя себя за это.
– Слушайте, да какой может быть секс после пятнадцати лет совместной жизни? – сказала она.
Я рассмеялся, но не ответил.
– Вы
– Несомненно, – ответил я после паузы.
– Ладно, займемся делом. Перейдем к работе. Что вы здесь делаете? Что-нибудь важное? Расскажите, чем вы занимаетесь.
Мое шпионское нутро уклонилось от ответа.
– Пожалуй, пришло время послушать, что делаете вы, – сказал я. – Вы тоже журналист?
Небо прочертили трассирующие пули. Затем послышались выстрелы.
Ее голос зазвучал устало, будто страх утомил ее.
– Да, я отправляю статьи.
– Кому?
– В одно вшивое телеграфное агентство, кому еще? Пятьдесят центов строка, а какой-нибудь мудак перехватит и за один вечер заработает пару тысчонок. Старо, как мир.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Не знаю. Может, Энни. Зовите меня Энни. Слушайте, вы мне нравитесь. Что нужно сделать, если доберман оседлал вашу ногу?
– Залаять?
– Притвориться, что у вас оргазм. Мне страшно, Питер. До вас, наверно, это еще не дошло. Мне нужно выпить.
– Где вы?
– Здесь.
– Где здесь?
– В гостинице. Господи, в “Коммодоре”. Торчу в холле, чувствую, как несет чесноком от Ахмеда, а на меня пялится какой-то грек.
– Кто этот грек?
– Ставрос. Он торгует настоящими наркотиками, а божится, что это легкая травка. Скользкий тип.
Я прислушался и впервые различил невнятные голоса. Стрельба прекратилась.
– Питер?
– Да.
– Питер, погасите у себя свет.
Она, должно быть, знала, что в комнате работает только один рахитичный светильник с покосившимся пергаментным абажуром. Он стоял на тумбочке между двумя диванами. Я выключил свет. Снова стали видны звезды.
– Отоприте дверь и оставьте ее приоткрытой. Всего на дюйм. Выпить найдется?
– Бутылка виски.
– А водка?
– Нет.
– Лед?
– Нет.
– Я захвачу. Питер?
– Да?
– Вы хороший. Вам кто-нибудь говорил это?
– Давно не говорили.
– Не сводите глаз с двери, – сказала она и повесила трубку.
Она так и не пришла.
Можно вообразить все, что угодно, и передумать всякое, как это делал я, сидя на диване, уставившись в темноте на дверь и вспоминая всю свою жизнь в ожидании звука ее шагов по коридору.
Час спустя я сошел вниз. Я сидел в баре, прислушиваясь к каждому женскому голосу с американским акцентом. Ни один не подходил. Я приглядывался ко всем, кто мог назвать себя Энни и сделать предложение мужчине, всего лишь поговорив с ним по телефону. Я дал взятку Ахмеду, чтобы узнать, кто пользовался телефоном в холле в девять часов вечера, но по какой-то причине в его памяти образ возбужденной американки не сохранился.