Секретный узник
Шрифт:
– Не время. Ты только посмотри, что написано на этих красных афишах, - Тельман засмеялся и кивнул на оклеенный листовками забор.
На них было напечатано только два слова: "Тельман приедет!" Листовки были расклеены по всему городу. Комсомольцы ухитрились прилепить их даже к окнам автобусов.
– Вот видишь!
– Тельман похлопал его по плечу.
– Нас ждут. И мы проедем всю долину Вуппера, весь Рур. Тем более, что завтра здесь собирается выступить Геббельс.
– Балаганный паяц!
– Политического противника нельзя недооценивать. Геббельс - искусный оратор. Ты бывал на их митингах?
– Конечно, нет!
– И напрасно. Успехи нацистской пропаганды налицо. Мы должны хорошо изучить все их приемы, иначе трудно будет оторвать от Гитлера обманутые нацистами массы, развеять чудовищное нагромождение лжи. Пойми, Фриц, ведь решающую роль в стремительном росте фашизма играет бедственное положение немецкого народа: голод, безработица, память о военном поражении. Нацисты используют эти факты для безудержной агитации. Это, безусловно, лживая националистическая демагогия. Но ловкая пропаганда обеспечивает ей успех. Наша борьба против гитлеровского фашизма будет успешной только в том случае, если мы сумеем сорвать с него национальную маску. Нацистской пропаганде мы должны противопоставить нашу политику свободы для миллионов трудящихся немцев. А ты хочешь, чтобы я отдыхал, когда в Вуппертале будет выступать Геббельс! Нет, Фриц, не выйдет! Наци не должны получить на выборах ни одного голоса!
Только через восемь долгих дней, расписанных по минутам, заполненных митингами, совещаниями и инструктажами в местных партийных комитетах, они смогли выбраться на природу.
Поначалу все складывалось как нельзя лучше. Они хорошо выспались, выпили настоящего кофе с бутербродами и выехали через Крибштейн в Дрезден, а потом и сюда, в Саксонскую Швейцарию. К обеду были уже в Басте. Пили местное вино, слушали румынский оркестр, перекинулись в скат. А когда спала июльская жара, пошли на Бастайскую скалу полюбоваться долиной Эльбы.
Фриц знал, что по-настоящему Тельман сможет отдохнуть только в полном одиночестве, наедине с природой. Но оставлять председателя партии без охраны было бы совершенным безумием. К счастью, Тельман понимал это и сам. Поэтому он и не стал возражать, когда увидел, что в некотором отдалении за ними идут двое рабочих парней. Молча стоял он на Бастайской скале, слушал птиц, дышал влажной свежестью речной долины, следил, как меняют цвет уходящие в вечернюю тень горы. Фриц ему не мешал. Охрана спряталась где-то поблизости, и он ее не видел. Уже больше десяти лет живет он в постоянной опасности. Как чудовищна, в сущности, эта охота за ним! Но самое удивительное, что он привык и к опасности, и к охране...
На Бастайскую скалу пал красноватый закатный отблеск.
Улыбнувшись про себя, Фриц отметил, что Тельман сразу же стал удивительно похож на свой плакатный портрет. Большая лысая голова, твердый, хорошо очерченный нос, тяжелый волевой подбородок обрели вдруг чеканную обостренность.
Вид горной панорамы напомнил Фрицу, что надо рассказать Тельману, как удалось наладить нелегальный переход границы.
Но Эрнст стоял молча. Весь погруженный в себя, стал он словно частью переполненной закатом горной чаши. Так ничего и не сказав, Фриц отошел в сторону, присел на забрызганный пятнами лишайника камень и принялся неторопливо раскуривать сигару.
– Правда, великолепно?
– машинально спросил он, критически осматривая тлеющий кончик.
– Облака, игра красок!
– Да, - не повернув головы, ответил Тельман.
– Кстати о горах, - оживился Фриц.
– Мы тут кое-что сделали. Рабочие-альпинисты...
– Это срочно?
– Ну, нет, не особенно.
– Тогда потом, - Тельман увидел в траве прошлогодний желудь и нагнулся за ним.
– Что-то нашел?
– Фриц лениво и медленно, как пресыщенный жуир, выпустил дым.
Тельман пожал плечами, спрятал желудь в карман и начал спускаться.
Не слишком-то разговорчивы эти северяне, вздохнул склонный к философским раздумьям Фриц, к ним надо привыкнуть. Они прячутся под броней суровости, грубоватых манер и тяжеловесных шуток. Это люди осмотрительные, расчетливые. Но зато обостренно чувствительные к малейшей несправедливости. Тут уж они забывают про свой угрюмый панцирь и очертя голову бросаются в драку.
Он знал Тельмана еще с боевых времен гамбургского подполья.
– Ну что?
– спросил он, когда Тельман, ничуть не запыхавшись, вскарабкался обратно.
– Хочешь?
– Тельман протянул ему горсть буковых орешков.
– Я слышал крик чибиса. Как прекрасна наша Германия, Фриц!
– Черта с два, наша!
– проворчал Фриц.
– Пива хочется. У нас хорошее пиво. Лучше, чем у вас на севере.
В Лейпциг они возвращались уже поздней ночью, и кафе при небольшой гостинице Фрелиха было закрыто. Так что выпить на сон грядущий отменного лейпцигского пива не удалось. А жаль! Тельман любил такие вот маленькие кафе, куда забегали опрокинуть кружку-другую рабочие, ремесленники, мелкие торговцы, шоферы.
Но все это забылось сразу же - кафе, пиво и внешняя беззаботность свободного дня, как только они увидели в вестибюле гостиницы берлинского курьера.
Он поджидал Тельмана у самой лестницы, где под портретом Бисмарка стояла бочка с чахлой пальмой.
Тельман пожал ему руку и кивком пригласил пройти в свой номер.
– Что нового?
– спросил он, включив настольную лампу под синим фарфоровым абажуром.
– Садись, товарищ. Ты тоже присаживайся, Фриц.
Бортман подвинул курьеру второй стул, а сам уселся на кровати.
– В Берлине происходят важные события, товарищ Тельман.
– Курьер так и остался стоять у двери, где висели плащ Тельмана и его знаменитая фуражка, угловатая, с черным витым шнуром.
– Город оцеплен. Сообщение с пригородами контролируют полицейские отряды, дорога на Потсдам уже перерезана... Мне поручено передать вам записку.
– Он вынул из бокового кармана небольшой запечатанный конверт.
Тельман взял со стола деревянный нож для разрезания бумаги и аккуратно вскрыл письмо.