Секреты для посвященных
Шрифт:
— День рождения? Шестого июля… Или нет, девятого. Нет-нет, в июле у нее именины, а день рождения где-то в конце года.
Лихо мрачно смотрит на него:
— Не помнишь. Да и к чему помнить… Мать больная, бедная. Что с нее взять? А вот она о твоем дне рождения помнит. Может, скажешь, на какие-такие деньги она тебе магнитофон шлет? У нее ведь пенсия по инвалидности.
Узкое лицо наливается густой бурой краской. Из узких щелей с ненавистью смотрят на генерала глаза. Парень чувствует всю некрасивость, всю унизительность своего положения, но отрицает за окружающими право творить над собой суд.
Лихо это понимает.
— Да, я тебя не уважаю, — спокойно
— Хочу! — сорвалось с губ парня.
— Лады. Я распоряжусь. Сегодня ровно в восемнадцать у штаба при моей машине. И чтобы все было в норме.
— Можно идти?
— Свободен.
Парень изо всех сил рвет на себя дверь, совсем позабыв, что она закрыта.
— Ты ключ-то поверни… Зачем замок зря ломать.
Ох, сколько за свою долгую жизнь Лихо подобрал ключей к сложным человеческим «замкам»! Но странное дело, чем дальше, тем не легче, а тяжелей. Видно, «замки» становятся все сложней и сложней.
При выходе из штаба Дик нос к носу столкнулся с московским журналистом Грачевым. Он не рад был этой встрече.
— Ну, как день рождения? — приветливо спросил Вячеслав. — Хорошо повеселились?
— Лучше некуда.
— А где батарейки? Ты обещал отдать. А то мои уже совсем садятся.
Дик отвернулся.
— Батарейки, спрашиваю, где?
Дик и сам не знал, где они. Ребята выбросили их, видимо.
— Украли.
Грачев помолчал. Глаза его под очками сузились от гнева.
— Слушай, ты… Ты попросил тебя выручить. Я выручил. А ты в ответ меня подвел. Ты знаешь, как это называется?
— А пошел ты… — грубо сказал Дик и почти бегом двинулся к машине.
— Ну и дрянь, — донеслось ему вслед. — И носит же земля таких.
Вячеслав был взбешен. Его возмущал этот мальчишка, презиравший общество, но между тем исправно пользовавшийся всеми его благами. Кстати, не заработанными лично. Эгоцентрист. Потребитель. Асоциальный тип. Как он попал сюда? Ракеты, таящие в себе огромную разрушительную силу, сами по себе не взлетают. Их запускают люди. Самые знающие, самые организованные, самые преданные, самые надежные. Этому Дику здесь не место.
Как ни странно, о том же самом думал в эту минуту, усаживаясь в машину, и сам Дик. Из царства ничегонеделания, разгильдяйства, вседозволенности, в котором, как на островке в океане, ухитрялись существовать среди нашей жизни доморощенные хиппи, он по мановению волшебной палочки перенесся в этот строго засекреченный, жестко организованный тайный мир, где были сосредоточены орудия огромнейшей убойной силы, могущей принести гибель всему живому. Сознание того, что здесь, вокруг него, возможно, под его ногами бушует в тесных металлических и бетонных коконах сверхмощная энергия, которая может быть выпущена наружу простым нажатием кнопки, подавляюще и одновременно возбуждающе действовала на его слабую, неокрепшую психику. На него часто накатывало нечто вроде истерики. Во тьме грезились страшные картины: по его воле или по причине допущенной им неловкости или ошибки огненный смерч вырывается из-под земли и заливает планету валом кипящего огня. И это сделал он один — человек, неизвестно для чего рожденный на свет полубезумной матерью и не нужный никому! Дрожь ужаса и восторга охватывала его.
Дик захлопнул дверцу, успокоился. Подумал: сейчас этот журналист накапает на него генералу со странной фамилией Лихо, и его, Дика, выбросят из этого закрытого района.
И правильно сделают. Так будет лучше — и для него самого, и для них.
Он повернул ключ стартера так свирепо, как будто поворачивал ключ на пульте запуска межконтинентальной ракеты.
Это было как удар молнии! Еще только вчера вечером (и вечер и ночь он провел у Раисы Сметаниной) Гринько радовался, как хорошо у него идут дела, твердил молодой женщине, что это она принесла ему счастье. И вот на тебе: появляется какой-то малозаметный с виду офицерик и все переворачивает с ног на голову. Откуда он здесь, в этой глуши, взялся? И как может под личиной заурядного служаки скрываться могучий мозг исследователя? Откуда у него, у этого капитана Савостикова, такая свобода мышления, доступная лишь тем, кто многие годы упражнял свой мозг в сложнейших интеллектуальных занятиях, в разрешении задач, казавшихся не разрешимыми? Откуда? Кто он, этот человек? Навел справки, узнал. Оказывается, инженер-механик — большой знаток электрических схем и вообще всех тайн новой техники.
— В данный момент, — смущаясь, сказал Савостиков, — изучаю теорию вероятностей, одолел основы теории информации и математической статистики. Думаю, это мне позволит лучше уяснить потенциальные возможности боевой техники.
Гринько смотрел на капитана во все глаза. Здесь, в глухих местах, на далеком северном полигоне, офицеры запросто раскалывают такие твердые орешки, как теория вероятностей… Ну и ну!
— Давайте посмотрим ваши расчеты еще раз, капитан, — пробормотал он.
Но Гринько уже знал, что расчеты Савостикова верны. На нечто похожее намекал ему и генеральный конструктор, когда уговаривал повременить со своей новинкой, еще и еще раз просчитать все возможные варианты поведения прибора на траектории полета. Гринько отвечал, что все мыслимые расчеты уже сделаны. Стоял на своем. И вот теперь этот невзрачный белесый офицер кладет при нем бумажку, на которой карандашом нацарапан тот, возможно, единственный вариант, при котором устройство может сработать неправильно, увести ракету с заданного пути.
— Ну и какова, по вашему мнению, вероятность того, что это может произойти? — строго спрашивает он Савостикова.
Тот, как первоклашка, чешет кончиком карандаша затылок, беззвучно шевелит потрескавшимися губами. Потом называет число… Ничтожно малое, настолько малое, что его можно бы и не принимать во внимание.
— Ну хорошо, — говорит Гринько, хотя хорошего мало. — На сегодня достаточно, капитан. Благодарю. У вас светлая голова. Надеюсь, Савостиков, что мы еще встретимся. И не раз.
Гринько не легко выговаривать эти слова. Он с удовольствием сгреб бы этого офицерика в охапку и выбросил в окно. Впрочем, это вряд ли удалось бы. Под выцветшей формой угадываются хорошо тренированные мускулы. Гринько охватывает неудержимый приступ смеха.
Офицер теряется, густо краснеет.
— Я что… ошибся? — самолюбиво краснеет он.
— Нет, нет. У вас в порядке. Это я ошибся. До завтра!
Как только за ним закрывается дверь, Гринько бросается на кровать. Силы покидают его. Полубессонная ночь у Раисы, бесконечные разговоры, страстные ласки, преодоление сопротивления… А сейчас — пустота. Почему день счастья и торжества обернулся для него днем поражения и горя? В чем он провинился перед судьбой?