Секреты, которые мы храним

Уайлдхарт Лили

О, очарование монстра. Красивые слова, в которые так легко поверить, когда они принадлежат такому лицу, как у него. Я даже не могу их винить. Я купилась на это и активно пыталась найти убежище от других монстров в моей жизни.

Со сковороды и на огонь.

Я заканчиваю сажать луковицы, которые Трент потребовал сделать сегодня в припадке ярости прошлой ночью. Это заняло у меня весь день, потому что мое запястье теперь очень сильно растянуто после его последней вспышки гнева. Он извинился сегодня утром, как и всегда, и я приняла

это, как и всегда, потому что что еще я могу сделать? Скажу ему, что я его не прощаю? Да, все, что для этого нужно, — это вернуть меня в больницу, и завтра я должна быть в состоянии двигаться и функционировать.

Я имею в виду, что мои запястья и ребра уже туго перетянуты, я сделала это сегодня утром, после того как он ушел. Тот огромный объем медицинских знаний, который я приобрела за последние несколько лет… ну, на самом деле это просто немного грустно.

Но не более того.

После сегодняшнего — нет.

Завтра я буду свободна.

Хлопает входная дверь, вырывая меня из моих мыслей, поскольку ужас держит меня в плену. Его еще не должно быть дома. Едва перевалило за обеденный перерыв.

— Куинн! — он рычит. Звуки его шагов по дому заставляют меня вздрагивать, но я все еще не могу заставить свое тело пошевелиться. Хлопают новые двери, и мне наконец удается подняться на ноги, пытаясь отряхнуть грязь с одежды, чтобы не злить его еще больше.

— Где ты, блядь, шляешься? — От его криков у меня учащается пульс. Недостаток жизни на окраине города в том, что наши соседи находятся в нескольких милях отсюда. Никто ничего не может услышать. Раньше я думала, что приятно быть вдали от всех людей в городе… Потом я узнала, что это было лишь частью того, как ему сходило с рук то, что он делает.

— Почему ты здесь? — Я вздрагиваю, когда задняя дверь отскакивает от стены от силы, с которой он ее толкнул. Я открываю рот, чтобы заговорить, но ничего не выходит. Мне бы это все равно не помогло. — Ты что, блядь, немая сейчас или просто тупая?

Он смотрит на меня сверху вниз, и я чувствую себя примерно на два дюйма выше ростом, потому что все еще не могу говорить, а даже если бы я могла, он все равно исказил бы все, что я сказала.

— Мне, блядь, все равно. Где обед?

Он разворачивается и стремительно уходит обратно в дом, и в моей голове проносятся мысли о том, что он, должно быть, чем-то занят, потому что только что прошел обед и его еще не должно быть дома, но потом я понимаю, что это всего лишь предлог. Повод для него обратить свой гнев на меня. Чтобы оправдать это перед самим собой.

Все мое тело кричит мне бежать. Быстро и далеко. Но у него есть ключи от машины. У него есть все.

У него есть сила.

Он снова выкрикивает мое имя, и я бросаюсь внутрь, вопреки всем своим инстинктам.

Мне просто нужно выжить сегодня.

Я

так занята бегством внутрь, чтобы найти его, что не замечаю кулака, замахивающегося в мою сторону. Только когда я оказываюсь на земле, мое лицо пульсирует, я понимаю, что вообще произошло. Моя щека пульсирует, от крика агонии кажется, что она почти сломана.

— Почему ты делаешь меня таким? — спрашивает он почти с раскаянием. Но когда я не отвечаю, потому что все мое лицо болит, его гнев снова взрывается. — ПОЧЕМУ ТЫ ДЕЛАЕШЬ МЕНЯ ТАКИМ?

Я сворачиваюсь калачиком на земле, пытаясь защититься от ударов, которые сыплются на меня, пытаясь попасть в то место внутри себя. Время течет так медленно, но в то же время так быстро, и я теряю счет всему, кроме боли. Когда он заканчивает, я остаюсь на месте, пока он поднимается наверх, чтобы принять душ. Мысленно я пытаюсь оценить боль. Я не думаю, что что-то сломано. По крайней мере, я надеюсь, что нет. Я не могу убежать, если что-то сломано.

Мне требуется больше времени, чем я хочу признать, чтобы обрести способность двигаться, и я прикусываю губу, чтобы сдержать крик, срывающийся с моих губ, когда я встаю. Слезы текут по моим щекам при каждом шаге. Мои обезболивающие наверху. Если я только смогу добраться до них, со мной все будет в порядке.

Каждое движение вверх по лестнице — это агония, и у меня несколько раз кружится голова от боли.

Это худшее, что с ним было за последнее время. Я не помню, когда в последний раз у меня так сильно болело все тело.

Я достигаю верхней ступеньки, и волна головокружения снова накрывает меня. Я теряю хватку за перила, когда все погружается во тьму.

Следующее, что я слышу, — писк машин, и мои глаза щиплет от резкого света, когда я пытаюсь их открыть.

Нет, нет, нет.

Писк становится быстрее, меня охватывает паника. Я не могу быть в больнице. Я должна была сбежать.

Но я чувствую гипс на запястье и такой же на ноге и знаю, что никуда не уйду.

Я в ловушке.

Снова.

— О, хорошо. Вы проснулись. — Поднимая глаза, я вижу медсестру, стоящую в дверях моей палаты. Я знаю ее по школе, она была на несколько лет старше меня — обратная сторона маленького городка. Все друг друга знают.

— Вы всех нас здорово напугали. Вы упали. Вы пробудете здесь несколько дней, пока мы будем наблюдать за вашей головой, а затем вы будете восстанавливаться дома. Я сообщу Тренту, что вы проснулись, он ужасно беспокоился с тех пор, как нашел вас.

Да, держу пари, так и есть.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но в нем так пересохло, что я едва могу шевелить языком, а горло словно исцарапано до чертиков.

— Давай я принесу вам воды, — говорит она, прежде чем исчезнуть, и слеза отчаяния скатывается по моей щеке.