Секреты мироздания
Шрифт:
Говорить о развитии — значит предполагать некоторый принцип (закон, правило, норму), в соответствии с которым и совершается развитие, и, кроме того, исходить из того, что этот принцип внутренний, содержащийся в самих развивающихся существах.
Однако сущность и сила теории Дарвина заключается в отрицании всякой необходимости такого принципа и в доказательстве того, что изменения организмов совершаются случайно, без всякой нормы, и что если из бесчисленных возможных форм только некоторые определенные существуют в действительности, то это зависит не от внутреннего свойства организмов, а от выбора, который происходит совершенно от них независимо… Случайность — основная характеристическая черта Дарвинова учения (гл. II).
Самые
Дарвиново учение не удовлетворяет даже приблизительно первому и необходимому требованию, чтобы процесс, им предполагаемый, мог уместиться во времени, какою бы щедрою рукою его не расточать, и одинаково противоречит основным данным геологии и требованиям естественной системы.
…Естественная система требует места (то есть собственно времени) для сотни тысяч, в крайнем случае, для десятков тысяч видовых переходов, незаметными оттенками переливающихся от простейшего одноячеечного организма, или живого комочка протоплазмы, до человека, — Дарвиново учение предлагает их лишь несколько десятков [видовых переходов]; он хочет нас уверить, что человек и этот живой комочек разнятся друг от друга только в какие-нибудь тридцать-сорок, пятьдесят раз более, чем насколько между собою разнятся лошадь от осла, волк от лисицы или малина от ежевики. Для происхождения большего различия, для большей дифференцировки не хватает времени от момента достаточного охлаждения Земного шара, не хватает и осадочных формаций, для помещения большего числа этих соединительных звеньев, по самым посылкам теории, с какою бы смелостью, с какою бы дерзостью, хотя бы Геккелевскою, мы не отрешались от фактически дознанных истин науки (гл. XIII).
Если бы естественный отбор существовал в природе, то он должен бы был оставить известного рода следы своей деятельности, как в ныне живущем животном и растительном мире, так и в мире палеонтологическом; но следов этих, то есть незаметными оттенками переливающихся переходных форм, ни здесь, ни там не существует (гл. XII).
Главное объяснение отсутствия этих следов, представленное Дарвином: крайняя скудость, неполнота, недостаточность геологических и палеонтологических документов, — частью пустая отговорка, частью же неверное перетолковывание фактов; ибо, как раз те самые формации, которые по Дарвину должны были бы преимущественно сохраниться, именно формации опускания, должны бы представлять и наибольшее количество переходных форм, а никак не наоборот, никак не формации поднятия, имеющие менее шансов на сохранение. Если, следовательно, следов этих не находится в формациях опускания, то в формациях поднятия их и подавно не было (гл. XII).
Все примеры вымирания видов, которые мы можем проследить, не предоставляют нам коррелятивного, соответственного вымиранию, нарождения новых форм, вытеснение коими первых и должно бы, по теории [Дарвина], главным образом обусловливать их вымирание, как побежденных в борьбе за существование, в которой поражение ведь означает смерть… Все случаи вымирания, истории коих более или менее известны, ни разу не представили подтверждения нормальному Дарвинову процессу (гл. XIII).
Если бы естественный отбор существовал, то тот органический мир, который произошел бы как результат его деятельности, им обусловленный, т. е. происшедший от взаимодействия изменчивости постепенной, неопределенной и безграничной; наследственности, передающей старые и новые признаки путем, предначертанным ей Дарвином, и борьбы за существование, обладающей всеми теми свойствами, которые ей Дарвин приписывает, притом при устранении каким бы то ни было образом сглаживающего и поглощающего влияния скрещивания, то этот, на Дарвиновых началах построенный органический мир, имел бы совершенно иной характер, нежели тот, который ныне действительно существует. То был бы мир… нелепый и бессмысленный. Таким образом, Дарвиново учение приводится ad absurdum (гл. X, XI). <…>
Шиллер в великолепном стихотворении «Покрывало Изиды» заставляет юношу приподнять покрывало, скрывавшее лик истины, пасть мертвым к ногам ее. Ежели лик истины носит на себе черты этой философии случайности, если несчастный юноша прочел на нем роковые слова: естественный отбор, то он пал, пораженный не ужасом ее величия, а должен был умереть от тошноты и омерзения, перевернувших все его внутренности, при виде гнусных и отвратительных черт ее мизерной фигуры. Такова должна быть и судьба человечества, если это — истина», — такими словами Данилевский заключает свой труд.
«Труд Данилевского, — писал Страхов в указанной выше статье, — нужно причислить к самым редким явлениям во всемирной печати. Можно смело сказать, что эта книга составляет честь русской ученой литературе, что она надолго свяжет имя автора с важнейшим и глубочайшим вопросом естествознания, и что с борьбою против одного из характернейших и распространеннейших заблуждений нашего века, с опровержением теории естественного отбора, имя Н. Я. Данилевского должно быть связано уже навсегда».
1.4.3. Чернышевский
Чернышевский Николай Гаврилович (1828–1889) — российский ученый, писатель, литературный критик в работе «Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь» (Предисловие к некоторым трактатам по ботанике, зоологии и наукам о человеческой жизни), опубликованной в журнале «Русская мысль» в 1888 г., кн. IX, за подписью — Старый Трансформист, дал свою оценку учению Дарвина и его последователей.
«Вредно или полезно вредное — вопрос, — писал Чернышевский, — как видите, головоломный. Поэтому ошибиться в выборе между двумя решениями его очень легко. Этим и объясняется то, что почтенные авторы трактатов, предисловие к которому пишу я, держатся теории благотворности так называемой борьбы за жизнь.
Своим основанием они имеют мысль, блистательную в логическом отношении: «вредное полезно».
В каком отношении к фактам неизбежно должна находиться теория, основанная на нелепости? Выводы из нелепости нелепы; их отношение к фактам — непримиримое противоречие.
Теория благотворности борьбы за жизнь противоречит всем фактам каждого отдела науки, к которому прилагается, и, в частности, с особенною резкостью противоречит всем фактам тех отделов ботаники и зоологии, для которых была придумана и из которых расползлась по наукам о человеческой жизни.
Она противоречит смыслу всех разумных житейских трудов человека и, в частности, с особенною резкостью противоречит смыслу всех фактов сельского хозяйства… начиная с первых забот дикарей об охранении прирученных ими животных от страданий голода и других бедствий и с первых усилий их разрыхлять заостренными палками почву для посева».
Из каких же материалов сплетена эта теория? Она была заимствована из теории Мальтуса (1766–1834), которая была разработана последним исключительно для решения одного из специальных вопросов политической экономии и изложена в «Трактате о принципе размножения населения» (1797).
Итак, Дарвин задумал пересоздать естествознание на основании политического памфлета. «Прекрасно, — восклицает Чернышевский. — Но если уж пришлось заимствовать у Мальтуса теорию, объясняющую изменения форм растений и животных, то следовало, по крайней мере, вникнуть в смысл учения Мальтуса. <…>
Мальтус говорит, что каждый вид органических существ имеет силу размножаться; что по действию этой силы количество существ каждого вида становится и остается превышающим количество пищи, находимой этими существами; что потому некоторые из них подвергаются голоду и погибают или прямо от него, или от болезней и других бедствий, производимых им.