Секс и эротика в русской традиционной культуре
Шрифт:
Между тем в борьбе за чистоту нравственности проводники православной этической концепции старались использовать в своих интересах чисто физиологическую неприемлемость для некоторых женщин анальной и оральной форм коитуса. Рекомендуя («добро советуя») таким «женам», победив «соромяжливость», непременно сообщать своим духовникам о всех попытках их партнеров совершить греховное дело («аще насилствует зол муж чрес естьство»), церковные деятели не только посылали проклятия на головы незадачливых любителей ярких ощущений, но и прямо призывали к разводу, «разлоучению» с ними. [186]
186
Печатный потребник 1651 г. // НМ. Toronto University. Archive of Slavonic Books from Kiev. № 191. Л. 638 n. — 639 л.
К противоестественным («чрез естьство») формам супружеской и внесупружеской сексуальности относились в допетровское время не только оральный и анальный секс, но и мастурбация. В исповедных сборниках XII–XVII вв. автофелляция и мужской онанизм ( аще кто имет ся за срамной уд блуд творя, блуд с собой до испущениа)был наказуем в равной степени, что и женская мастурбация (жена в собе блуд творит) —
187
Требник 1580 г. // HM. SMS. № 171. . 272 п. — 273 п.; Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 378. Р. 165 п.
188
Исповедь. С. 192, 275, 279, 282–283 и др. См. также в эротических присловьях, собранных В. И. Далем и опубликованных К. Кэрей (например: «Знает: что хуй, что палец»): Carey С.Р. 48.
189
С-ІІ. № 590, 895.
190
Исповедь. C. 279.
Безусловно, наказуемой формой противоестественного секса считалось в допетровской России скотоложество (блуд со скотиною),епитимья за которое была одинаковой и для мужчин, и для женщин. Переведенные аналоги византийских пенитенциарных сборников («Правила св. Василия» и т. п.) назначали за этот грех до 15 лет отлучения от причастия, по 150–200 ежедневных поклонов, [191] однако древнерусские деятели церкви считали это сексуальное прегрешение менее серьезным, чем перечисленные выше. Поэтому в нормативных памятниках, составленных собственно на Руси, за то, что «жена некая с четьвероногым скотом блуд сътворит», полагался всего лишь 40-дневный пост, а Устав кн. Ярослава Владимировича (XII в.) назначал и вовсе лишь 12-гривенный штраф в пользу митрополита. [192]
191
Исповедь. C. 277, 283 и др. Конкретно о женском скотоложестве см.: Сборник XVII в. // HM. BNL. № 684. Л. 157 п.; Требник XVI в. // HM. SMS. № 171. Л. 257 л.
192
Исповедь. С. 144, 147; ПРП. Вып. 2. С. 96.
В источниках допетровского времени (X–XVII вв.) практически не упоминается лесбиянство, хотя гомосексуальные контакты монахов и мирян никогда не выходили из поля зрения церковных дидактиков. Меньшая наказуемость женской однополой любви по сравнению с мужской была характерна и для западноевропейских пенитенциарных кодексов. [193] Лесбиянство не имело в Древней Руси и Московии своего наименования (мужской гомосексуализм назывался мужеблудием, мужеложьством)и лишь, когда оно переходило в рукоблудие, считалось предосудительным. Ласки же и поцелуи между девочками составляли, как правило, обязательную часть многих народных игр, в том числе предсвадебных (например, в «жениха и невесту»), так что некоторые церковные деятели даже в случае лишения участниц этих игр «девства», назначали за это очень легкое наказание, не сравнимое с обычными случаями добрачного секса. [194]
193
Brown J. С.Immodest Acts: The Life of a Lesbian Noon in Renaissance Italy. New York, 1986. P. 11–13.
194
Покровская В. Л.История о российском дворянине Фроле Скобееве // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. Т. XIX. Л., 1934. С. 422–423; РИБ. С. 62. Ст. 23–24.
При сопоставлении размеров церковной епитимьи за воспрещенные формы секса бросаются в глаза очень жесткие по сравнению с перечисленными выше наказаниями за анальный и оральный секс, мастурбацию и т. п. кары за инцестуозное общение, к которому относили даже объятия и поцелуи, не говоря уже о «съвокуплениях». Перечисление епитимий за инцест с близкими и двоюродными родственниками составляло едва ли не основную часть любого сборника исповедных вопросов, а запрещения иметь какие-либо отношения с людьми, близкими по родству или свойству до шестогоколена, переходили в этих памятниках из столетия в столетие. По подсчетам французских специалистов, подобный запрет исключал вступление в брак с как минимум 10 687 мужчинами и женщинами, [195] что было практически немыслимо исполнить. И все же и на Руси, и в Московии старались соблюдать запрет и не заключать близкородственных браков. Не случайно русские летописи XI–XVI вв. не приводят примеров браков между лицами, состоящими даже в двоюродном родстве, что было типично для западной демографической истории. [196] В фольклорном же материале тема сексуальных контактов с близкими родственниками и родственницами практически не прослеживается.
195
Flannn J. — L.Familles: Parent'e, maison, sexualit'e dans l'ancienne soci'et'e. Paris, 1976. P. 31.
196
Подробнее см.: Puschkareva N.Sexualbeziehungen im Alten Russland (X–XVJh.) //Jahrbuch f"ur Geschichte Osteuropas. Z"urich, 1994. V. 38. Hf. 2; о династических браках и отсутствии в них близкородственных связей см.: Kollmann N.5. The Boyar Clan and Court Politics: The Founding of the Moskovite Polical System // Cahiers du Monde russe et sovietique. P., 1982. V. 23. N. 1. P. 5–31; Idem.The Seclusion of Elite Moskovite Women // Russian History. Columbus (OH), 1983. V. 10. Part 2. P. 170–188.
Для того чтобы искоренить инцест, покаянная литература вводила исключительно строгие наказания не только за родственные венчания, но и за блуд«нецих» с родителями, детьми, сестрами, братьями, шуринами, дядьями, тещей, свекровью и другими «ближиками». Народный юмор, подчеркивая распространенность «от века» сексуальных контактов с родственниками по свойству, свидетельствовал: «Аще кум куму не ебе, не буде у небе». [197] Жестче всего церковью наказывалось вступление в сексуальный контакт сына с матерью или «дщери» с отцом (20 лет епитимьи, «их же да избавит Господь, да не будет того»), [198] наименьшим злом из всех зол кровосмесительства (за которое «давали» всего 5 лет епитимьи) почитались отношения крестных, а также связь зятя и тещи (не по причине ли распространенности подобных ситуаций, когда невесты были малолетними, зачастую едва достигали 13–14 лет, а их матери еще не выходили из фертильного возраста?). [199] Толокас близкими родственниками каралась теми же епитимьями, что и съвокуплепиядвоих грешников: «Заповедь та же, аще ли и отец, и сын с единою женою». [200]
197
Carey C.P. 44.
198
Требник 1540 г. // HM. VBI. № 15. . 431 п.
199
Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 378. Л. 167 п.
200
Требник 1580 г. // HM. SMS. № 171. Л. 260 л.; Требник 1540 г. // НМ. VВІ. № 15. Л. 431 п.
Пространные тексты древнерусской дидактической и покаянной (исповедной) литературы, донесшие до нас перечисленные выше наказания за различные прегрешения в области супружеских сексуальных контактов, равным образом касались и отношений внесупружеских, называемых в X–XVI вв. прелюбами, прелюбодейсшвом.В отличие от блуда прелюбодейство,по мнению церковных толкователей, совершали те, кто состоял в браке, «мужатицы». Все, совершенное чрес естьство,каралось в случае прелюбодеяния теми же наказаниями, что и в случае блуда, так что неженатые и незамужние «девы» не имели никаких послаблений перед «женками» и «вдовицами».
Супружеская измена была наказуемой сама по себе, даже если форма съвокуплениябыла вполне позволенной, если участники «действа» не нарушали никаких иных запретов, совершали свой грех в разрешенный день, позволенным способом и даже «детотворения ради». Все, решившиеся на адюльтер, вне зависимости от его причин, безоговорочно осуждались и наказывались. Причем в XII в. адюльтер наказывался всего одним годом епитимьи, а в XV в. — 15-ю годами. [201]
201
См. подробнее: Лещенко В. Ю.Церковные уставы о постах и нравах в древнерусской среде // Православие в Древней Руси. Л., 1989. С. 91.
Вся литературная энергия составителей исповедных вопросников была обращена к благочестивым мужьям и женам, которых церковные деятели надеялись убедить в бессмысленности (ибо все «человецы» одинаковы, а «жены» тем более, что доказывалось в «Повести о Петре и Февронии»), а также несомненной предосудительности измен. Узнавший об измене жены муж должен был согласно церковному закону непременно наказать ее или развестись с нею, ибо, «аже он знает ю таковое твореши и таит», сам, по словам назидания, становится потворником греху. [202] Однако к женам, живущим с неверными мужьями, церковный закон был строже (яркий пример «двойного стандарта»): «Понеже он в блуде живет и другую жену поймет — вина и грех на жене есть, иже пустит мужа своего. Должна бе държати! Аще прелюби творит муж — бо прощенье, жена, оставлыцаа его идет за инь муж — любодеица есть. Без всякого извета». [203]
202
Требник 1580 г. // HM. SMS. № 171. Л. 176 л.
203
Там же. Л. 156 л.
В русских фольклорных текстах, в том числе в присловьях, записанных В. И. Далем, муж-рогоносец выступает как предмет постоянных насмешек соседей и родственников («Корову ты держишь, а люди молоко болтают»), [204] чего нельзя сказать об обратных ситуациях. При этом лучшим наказанием за супружескую измену в глазах крестьян были меры физического воздействия, а отнюдь не развод. В то время как церковные нормы убеждали в том, что при любодействежены и постоянном «учении» ее мужем с помощью побоев «доброго сужития быть не можеть», [205] народная поговорка утверждала обратное: «Сколочена посуда два века живет». [206]
204
С-ІІ. № 896.
205
Требник XV–XVI вв. // HM. SMS. № 378. Л. 156 п.
206
Подробнее см.: Миненко Н.«Всепрелюбезная наша сожительница» // Родина. 1994. № 7. С. 108.