Секс и эротика в русской традиционной культуре
Шрифт:
Эти карпатские мотивы имеют варианты в других славянских традициях. У восточных славян (здесь и далее — за исключением карпатского ареала) подобные сюжеты связаны с демоническими существами типа змея-любака, нал ета, любocm ая, огненного зм еяи под., которые под видом умершего или отсутствующего любимого человека прилетают к женщине: «Кажут, шо йе так е. Шо чолов ик умр эи ж инка д уже пл ачет, так он перек инеца и станет йак чоловик и кажну ночь лож ица с йей» (Рясное, емельч. жит.; ПА, 1981; зап. Е. Чекановой). «Умьер у жинки муж. Плакала дуже, аж ей у нощь приставляеца, шо он пришол хату управлять. А потом к ей ў постель лег, да руками бере ее. То домовик бу »(Вел. Поле, петрик. гом.; ПА, 1983). «Мужа у той ведьмы не было. Гаварили, что з чортом жив е, с нечистой силой, как с мужем. И сын этот от него был. Каз али, к етим в едьмам лят ав
У южных славян мотив половой связи женщины с демоническим существом обычно также соотносится с вампиром, а кроме него, с персонажами типа алыили змея:«Ако се чоjек повампирио приjе своjе смрти своjе жене одна joj обноh долази» (Босния, Ђорђевиh, 1953, 33). «Змеят може да се влюбва в обикновена девойка или жена, а змеицата — в младеж. Расказва се, че змеят залюбвал своята жертва още от дете и не и давал да се омъжи за друг, докато не я разлюби» (болг.; Георгиева, 1983, 85). Ср. характерные детали, объединяющие карпатскую и балканскую традиции: у болгарского змея кожа — как толстая роговая чешуя (Маринов, 1914, 207). В карпатской быличке такой же роговой покров замечает девушка на коленях своего любовника, который оказывается чертом (бабушка ей советует: «Як він прийде грати сї, та тогди посмотри на колінах, ци є у него нїхкі, як є нїхкі, то то Осинавец»: Зеленици, надворн. станисл.; Онищук, 1909, 84). Змей, прилетающий в дом, не видим всем, кроме девушки, к которой он является (Георгиева, 1983, 81). Эта деталь характерна и для карпатских быличек (см. хотя бы: Онищук, 1909, 85).
Однако огненная природа таких существ, их связь с атмосферными и метеорологическими явлениями, а также их «летучесть» — постоянные признаки южнославянского змея, не встречаются в карпатских верованиях, зато имеют очевидные параллели в восточнославянской традиции: «змеят се ява като светкавица, като огнено кросно, голяло червено колбо, което се смята за огнен змей» (Георгиева, 1983, 81). Ср. многочисленные восточнославянские представления о том, что змей летает в виде огненного шара, веника, снопа и рассыпается искрами над тем домом, где живет его жертва. По болгарским представлениям, во время грозы девушки должны прятаться, чтобы их не смог увидеть змей, а также, «когато падат звезди, се смята, че летят змейове и грабят моми» (Георгиева, 1983, 87). Ср. русское поверье, что в день Св. Власия не должно смотреть на звезды, чтобы не увидеть маньяка— разновидность змея (Сахаров, 2, 14).
Соответствующие женские персонажи фигурируют в разных местах карпатского ареала под различными названиями: бог ин'а, дiка б аба, пэрэл эстныц'а, лiтавэц'а, повітрул'а, біс эц'а, н' авка, м айка, лісн аи др., однако по своим характеристикам являются частными вариантами одного и того же образа. Подобное существо спереди выглядит как молодая и очень красивая женщина с длинными волосами, но сзади она не имеет спины, внутренности у нее открыты (характерная черта многих демонов, прежде всего чёрта, о котором известно, что «у него спина корытом»). Она обладает необыкновенными свойствами (даром провидения, способностью летать и под.), а также способностью заманивать и обольщать парней: «Лисова панна — спереди выглядит как девушка хорошего рода, а сзади тянутся за ней кишки. Заманивает к себе молодых людей, идущих вечером одинокой лесной дорогой. Лисова панна завлекла к себе работника. Через два года он вышел из лесу глубоким стариком и вскоре умер» (Косов, ив. — фр.; Франко, 1898, 212).
Характерно, что данные персонажи также относятся к разряду заложных покойников, не изживших своего века: «Майк эход эли, куп алися и на бэрэг выход эли, вэгрюв алэся, спэв алэ. Така звич айна люд эна, алэ в ний плэчиў нэ бул о, усё в идно усэрэд эни… Мать родит ребенка, задушит его и кидае его — ст ачча, кажут, и м айка з тех» (Ясень, рожнят. ив. — фр.; КА, 1988, зап. автора). «Поветр ули д йўк ытак и, косати, косы у них вэл ыкы, дужэ ф айни, спив аjут… То та повитр уля причеп аjеца до чолов ека… Пов исица диўка, то она с тог ополуч йjеца, тота повитр уля» (Пилипец, меж-гор. зак.; КА, 1991, зап. Е. Чекановой). «В итрэнэцэ — диўч атэ д уж крас в, шо хлопцў причар оввал. [Они] з потопл эникоў. Та, шо д'ивчэна утоп лас'а, то з нй р обца в итрнц. То в итрэница — русалка. То одно и тож. А ти в итрнц в д уплах жив ут, а русаўк в в одах. Их [витрениц] м ожно поб ачт, шо они роздэв аjуца, шо трэба одэг их найт, то вона прид до тэбэ. Оно роздэв алэсь, танцюв ал, спв ал. Шо вол осйе было д оўго, зэлэнэ — то в итрэнэца» (Тисов, долин, ив. — фр.; КА, 1988; зап. автора). «Бис иця. То ж ынка… То jакось м оей м амы дід роск азываў, шо даўно сам б ачыў ті бисицы. То она пок азывается йак діўчына та и ўсё. Шо даўно пшоў чолов ик у ли с, так он апоказ алася, шо он у нэй улюбўся и за ней ходыў, и она за ним ход ыла. И он пр ийдэ до х аты, и у х ати так посыдыт, посыдыт и д алэ туд ыу л ис. И ход ыў ц эло л ито. [Люди] с амы сэб эд умают: шо з чолов иком ст ало, що цэ он туд ах одыт? М ожэ он там забол ил, м ожэ на г олову шо? и так збр алыся люды, сус иды пр осто. [Приходят] они у лис, там так асмэр эка [вывернутая], там гл эна така, там кор инья так э, вин туд азалез йjе, и она прих одэ, и то, шо она ўжэ злов эла, достає… [Люди забрали этого человека домой и не выпускали его из хаты]. Так она ход ыла доколо х аты, так верещ ла к оло х аты…» (Самак ово, путил. черновиц.; КА, 1987; зап. автора).
Сюжеты о любви подобных персонажей с мужчинами имеют довольно точные параллели в южнославянских традициях. Близость карпатских персонажей типа витреницысербским и болгарским самовилам и самодивам отмечал еще Ф. Потушняк: «Видимо, с представлениями о поветруле соединились представления о лесных женах (укр. Маня, чеш. Matoha; div'e zeny, dziwie zony, div je dev oj ke, div'ite zena)и о вилах. Общие признаки: крылья, возможность жениться, рождение детей от смертного человека, способность поднимать бурю и ветер, любовь к пению и пляскам, пребывание на вершинах гор, необыкновенная красота» (Потушняк, 1940).
Добавим еще несколько сходных черт, объединяющих карпатские и южнославянские персонажи. В балканских поверьях также присутствует представление, хотя и значительно ослабленное, о связи самовил с заложными покойниками: вилы происходят из проклятых дочерей Адама и Евы, а также из обычных девочек, украденных вилами (СМР, 67). Согласно болгарским верованиям, самовилы живут под корнями деревьев (Георгиева, 1983, 112–113; в уже цитированной гуцульской быличке бисицаживет под корнями вывернутой пихты: «там так асмэр эка [вывернутая], там гл эна така, там кор инья, так э, вин туд азaлeз аje, и она прих одэ»).
Карпатский и, слабее, балканский материал позволяют сделать вывод о происхождении демонических существ, домогающихся земной любви. Это в основном персонажи, принадлежащие к разряду заложных покойников, умерших неестественной или преждевременной смертью. Это люди, «что ушли недолюбив…» и поэтому после смерти «доживающие» свой неизжитый земной срок.
Для мифологического любовника характерны все черты демона, и в первую очередь оборотничество — он только прикидывается настоящим человеком: «бо нечисты, то с атанприсох ся, дух святый з нами, про аў бы» (Луги, зак. рах.); «Вин переводится йак чоловик знайомый, и так обманывает людей» (Головы, верхов, ив. — фр.). «Так он перек инеца и станет йак чоловик» (Рясное емельч. жит.). Появляется такой персонаж путем, обычным для всей нечистой силы — через места, символизирующие открытую границу между «этим» и «тем» миром: «Ун прийшоў з к омина и в ихром спуст ыўся» (Худлево, ужгор. зак.; КА, 1988).
Ведет себя такой персонаж как типичный ходячий покойник: ходит по дому, гремит, стучит домашней утварью, выполняет по ночам хозяйственную работу (эта черт апозволяет сблизить мифологического любовника с чёртом-слугой, поверья о котором весьма распространены на Карпатах): «[Умерший муж] приказуваў, што вин б уде усё роб ыты (бо нечысты, то с атанприсох ся, дух святый з нами, проп аў бы). И так сус ида [видит], шчо винх одэ. Ночью бид азр обыт, встанут, у неj поробл эно» (Луги, рах. зак.; КА, 1989).
Такой же мотив встречается и в восточнославянской традиции: «Каз али, к етим в едьмам лят ав змей. И ён змей етот им ўсе бог атство нос иў» (Челхов, клим. брян.). Ср. любопытное свидетельство из Белгорода середины XVIII века, ставшее предметом синодального разбирательства: некто Федор Щедров «говорил слова, якобы живет змей и летает тогож белгородского президента Осипа Селиванова сына Морозова с женою ево, и носит к ней тот змей летаючи немалое богатство деньги, злата и серебро и жемчуг, отчего оной Морозов обогател, и оборачивается оная нечистая сила человеком оной жене, а как прилетает, то онаго Морозова обмертвит, а притом свидетели были…» (Никольский, 1895, 494–495).